Бежала по полю девчонка

В первый момент я возмущалась, но потом заигрывалась с братиком и забывала о своих намерениях бежать к подружкам на улицу. Оставить Генку без присмотра – мне и в голову не приходило. Я уже ощущала ответственность за безопасность брата. Он уже и падал со ступенек крыльца, и однажды, когда Герка и Женька сильно раскачали люльку, сорвавшейся с крюка пружиной чуть его не убило. Они же, как-то развлекаясь, сильно толкали от стены к стене плетёную коляску, в которой сидел Генка, коляска перевернулась и вывалила его на пол. И было и такое, что я на всю жизнь изуродовала Генкин ноготь на большом пальце руки.

Генка сидел на разостланном одеяле на полу комнаты. Я возилась с ним. Для игры дала молоток, какие-то брусочки. Он выпустил тяжёлый молоток из рук, занялся деревянными брусочками. И вдруг я увидела ползущую по одеялу двоехвостку! ( Как она называется по-научному, до сих пор не знаю). Я этих насекомых жутко не переваривала. У, противные какие! Длинненькие, цветом, как дождевой червяк, с шевелящимися шестью ножками, а на конце вилкообразный хвост. И вонючие, если раздавить. Двоехвостка заползла на кисть Генкиной руки, он в это время опирался на руку. Недолго думая, я схватила молоток и стукнула, как я намеревалась, по двоехвостке. Получилось – по Генкиному большому пальцу! Генка громко заплакал. Прибежала из кухни бабушка, треснула меня по затылку, стала дуть на Генкин посиневший палец. Через какое-то время ноготок воспалился, почернел, а потом и сошёл. Новый отросший ноготь получился кривым. Такую вот «примету» оставила я братцу на всю жизнь.

В ранний период своей жизни Генка ходил за мной, как привязанный. Мне это даже надоедало. «Ходил», конечно, не сразу. Вначале он ползал. И очень бойко. Иногда заползал куда-нибудь под кровать, под стол – ищи его!

Я помню, как одевали маленького Генку дома. После рождения, пока он был совсем крохотным, его зачем-то туго спелёнывали так называемым «свивальником». Считалось, для того, чтобы ножки не были кривыми. Свивальник представлял собой длиннющую полосу ткани, им обматывали Генкино завёрнутое в пелёнку тельце так, что он становился похожим на кокон. Вот издевательство! Но так было принято.

Женщинам тогда декретного отпуска не давали: родила мама, день-два дома – и на работу; выделяли по закону положенный час для кормления грудью. Мама всегда врывалась домой, вываливала набухшую грудь, кормила Генку, потом торопливо сцеживала после кормления лишнее молоко над тазиком, брызгая струйками молока во все стороны. И убегала на работу.

А в отсутствие мамы, когда Генка заходился от голода криком, бабушка жевала своими редкими уже зубами (фу!) хлебный мякиш, заворачивала его в тряпочку шариком – получалась своеобразная соска. Давала Генке в рот, и он сосал. Хлебный мякиш иногда заменялся картошкой. Так было принято! Да и не было резиновых сосок тогда в деревне (в городах, может, они и были).

…Когда я студенткой училась в университете, на лекции по органической химии, посвящённой ферментам, профессор Есафов привёл в качестве примера использования ферментов в быту обычай на Руси давать младенцу пережёванную пищу. Мол, это даже полезнее, чем искусственные питательные смеси, от которых у ребёнка образуются газы и болит живот. Пережёвывая пищу, мать снабжает её ферментами слюны, облегчая тем самым процесс переваривания пищи в желудке ребёнка. Интересно бы знать, а сколько и каких микробов при этом получает ребёнок?

Но вот наш Генка подрос. Пелёнки ему не нужны: он ползает. И опять одевали младенцев не так, как сейчас. Никаких тебе штанишек-ползунков. Не настираешься, потому как ребёнок постоянно писает. Такого младенца облачали в платьице. В этот период Генка становился похожим на девочку. В платье и ползал. Бывало, так его выпускали летним жарким днем поползать во дворе, и он мог сесть своей голой попкой в какую-нибудь грязную кучу. Ну и что? Генку подносили к рукомойнику и отмывали его «причандалы» от грязи.

В погожий денёк я выносила его за ворота и ставила у лавочки. Он уже мог сделать несколько неуверенных шажков, падал. Я его опять ставила на ножки.

Но однажды он вдруг оторвался от лавочки и пошёл вдоль загородки палисадника. Я боялась спугнуть его. А он завернул уже за угол загородки и всё шёл и шёл вдоль длинной стороны, дошёл до следующего угла. Устал и сел на землю.

Из окна выглянула бабушка, чтобы проверить, чего мы делаем.

– Генка пошёл! – радостно возвестила я.

И Генка на самом деле пошёл и ходил с каждым днём всё увереннее.

Он по-прежнему был очень привязан ко мне. Старался подражать мне во всём.

Мне было лет 9, Генке 3 с чем-то, когда мама сшила мне пёстренький ситцевый сарафан в красных цветах. Генка тут же потребовал, чтобы ему сшили такой же. А маме что стоит сшить из оставшихся лоскутов сарафан поменьше? Взяла и, ради шутки, сшила и Генке. Облачила его и выпустила вместе со мной на улицу. Идём мы с Генкой по дороге в одинаковых сарафанах – модничаем. Я держу его за руку. Навстречу попадаются тётеньки, улыбаются, говорят: