Беженцы и победители

— А-а, командир пришел! — радостно восклицает одессит, да и лицо девушки озаряется улыбкой. Она берет лейтенанта за здоровую руку:

— Пошли-ка лучше на перевязку. Это и к вам относится, товарищ поручик, — добавляет она, обращаясь к Владе.

В амбулатории его принимает врач — высокая полная женщина с выбившимися из-под белой шапочки седыми прядями волос и задумчивым взглядом.

— Садитесь, товарищ лейтенант! — приглашает она Эмлера и принимается внимательно осматривать его раненый глаз: — Смотрите влево. Так… Теперь вправо… Сейчас пройдемте в темную комнату… Ну а ты, Шурочка, позаботься пока о своем одессите.

— Почему это он мой? — бурно протестует медсестра, но по голосу чувствуется, что ей это приятно.

Осмотр окончен. Они возвращаются к свету, и Владя встревоженно ждет, когда доктор дочитает до конца историю его болезни.

— Не волнуйтесь, — говорит доктор тихим голосом, — глаз мы вам постараемся сохранить. Было очень сильное кровоизлияние, но теперь оно рассасывается. Будем надеяться, все обойдется… Конечно, гарантировать в вашем случае мы ничего не можем…

И снова он чувствует противную дурноту, но мысленно приказывает себе: «Не раскисай! Посмотри вокруг — да тебе же просто повезло!»

За спиной доктора Шура делает поручику знак, что пора уходить, и он послушно направляется к двери.

— Понимаешь, у нее был сын, летчик, — объясняет ему шепотом Шура, когда они выходят из кабинета. — Погиб в сорок первом под Ростовом-на-Дону. Там, на месте гибели, его и похоронили. Остались жена, которая работает у нас в хирургическом, и дочка, родившаяся уже после гибели отца. Живут все вместе. Невестка у докторши вся седая, хотя ей всего двадцать два года. А сама докторша каждый раз начинает плакать, когда видит ровесников сына…

В госпитале Владя узнает, что 6 октября 1944 года войска 1-го Украинского фронта через Дукельский перевал вступили на территорию Чехословакии, что в боях отличились воины советской 38-й армии под командованием генерал-полковника Москаленко и воины 1-го чехословацкого армейского корпуса в СССР под командованием генерала Свободы, что у пограничного столба воины корпуса водрузили чехословацкий Государственный флаг. Сердце его переполняется безграничной гордостью, когда он думает о своих товарищах, принимавших участие в этом грандиозном сражении, и светлой грустью, когда он думает о тех, кто не дожил до этой радостной минуты. А еще он думает о советских друзьях, без чьей бескорыстной помощи им никогда не удалось бы вернуться на родину победителями.

25 октября в госпиталь привозят двух словаков и одного чеха с Волыни с ампутированными выше щиколотки ногами. Светловолосый словак, сражавшийся в составе воздушно-десантной бригады, перешел на сторону советских войск под Мелитополем, затем прошел подготовку в Ефремове. Ранило его во время наступления в Карпатах. Однажды на закате, когда Шура, как обычно, закапывает Владе в глаз дионин с атропином, он решается на эксперимент. Крепко завязав здоровый глаз полотенцем, он пытается посмотреть на заходящее солнце больным глазом. Прикладывает ладонь — темно, убирает ладонь — впереди красный свет. Опять тьма — и опять свет…

— Если глаз начинает различать свет и тьму, значит, он живет! — хлопает в ладоши Шура. — Даже если ты будешь видеть им немного хуже, все равно это замечательно!

Владе и самому кажется, что он чувствует себя гораздо лучше — тупая боль в здоровом глазу исчезает совсем, и теперь он, хотя с напряжением, может прочитать лозунг, начертанный большими буквами на противоположной стене: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Одессит приходит в восторг и от полноты чувств хлопает его здоровой рукой по спине.

Но вот в палату, прихрамывая, входит пожилой профессор в очках. Он направляется прямо к Владе и, приподняв ему веко раненого глаза, приказывает:

— Смотрите вверх! Вверх, говорю. Теперь вниз. Вверх — вниз! — Опустив веко пациента, он с сильным грузинским акцентом заявляет: — Глаз спасти невозможно. Его надо поскорее удалить, иначе вы совсем ослепнете. Понятно?

Владе кажется, будто на него надвигается какая-то грозная лавина. Предвидя, что сейчас произойдет что-то неотвратимое, он выдвигает свой последний аргумент:

— Но я уже различаю свет и тень. После атропина мне стало гораздо лучше…

— Чепуха! Никакой атропин вам не поможет. Не обманывайте себя.

— Во фронтовом госпитале мне сказали, что глаз лишь немного поврежден…

— Какой идиот вам это сказал? Глаз вернуть невозможно. Соглашайтесь на операцию, иначе ослепнете…

После обхода в палату заглядывает Шура. Вид у нее виноватый.

— Я хотела, как лу-уч-ше, — пытается объяснить она Владе и при этом горько-горько всхлипывает…

— Ребята, там чеха оперировали. Он сейчас в хирургическом, — торопливо сообщает веснушчатая Маруся, сестра из операционной. — Он такой грустный — вы бы зашли к нему… — И она исчезает так же быстро, как появилась, оставив после себя неистребимый запах карболки.

Владя, Петр и одессит отправляются в указанную Марусей палату. Когда они осторожно входят, на койке у окна приподнимается кто-то с измученным лицом: