— Не могу без тебя! К общежитию твоему как-то подъезжал, стоял-стоял, думал-думал — и не зашел…
Галины глаза так и впились в него, что-то цепляли, выискивали: страх в них жил и надежда.
— А помнишь, мы с тобой в лесу были, когда ты в армию приезжала ко мне. Лосей пугали… С капэ, помню, звонят: сестра, говорят, приехала. Я удивляюсь — неужто Люська? Не похоже на нее. Прихожу — а там вон какая сестра! Дурак я, Галька, дурак! Надавай по этой дурной башке! — Борька взял ее за плечи, наклонился. — Ну как я без тебя?
Она вся сжалась, усиленно глотала, глотала, отбивалась веками — не получилось — покатились из глаз капельки.
— Господи… — с мукой прошептали ее губы. — Почему верю-то тебе? А, Боря? Не хочу верить, не хочу, а не могу…
Они лежали в неглубокой воронке, поросшей низенькой сухой травой.
— И как это вышло, что мы сегодня встретились? — жалась к его плечу Галя.
— Судьба, — размеренно сказал Борька. Чувствуя ее невесомое тело на своей руке, он казался себе большим, сильным и мудрым.
— Выходит, если бы не встретились, так бы и жили? Мучились бы друг без друга и жили?
— Я же говорю, судьба. Все равно бы встретились. Или я бы тебя нашел.
— Ты посмотришь еще, какая дочка у нас растет! — прижалась она крепче. — Сразу влюбишься. Волосики белые-белые — в меня, а сама смуглая такая — в тебя, носик курносенький, глаза голубые-голубые…
— Это в деда, в отца моего.
— Ага. И щечки, как булочки. Голосок тоненький такой. Говорунья, уже вовсю говорит. С восьми месяцев стала говорить.
— А где она сейчас?
— Так я к ней еду! Подруга, Тамарка Бурова, ты ее знаешь, у окошка койка стояла. Она же отсюда, из Дмитриевки. У ней родители там живут. Она в отпуск пошла и взяла с собой Дашку. Пусть, говорит, молоко попьет настоящее, по травке босичком побегает. У меня же Даша — дочь полка. В общежитии все девчонки возятся с ней, играют, платьишек надарили — до школы хватит.
— Ты что, все в той же комнате живешь? Должны площадь отдельную выделить как одиночке. Все-таки на стройке работаешь.
— Обещают. Переселили меня вообще-то. На первый этаж, где семейные. В комнатку к такой же матери-одиночке подселили. И то едва выхлопотала. Она чуть постарше меня. Живем: у нее кровать, у меня кровать, у ней детская кроватка — у меня детская, а стол уж поставить негде. Девчонки приходят, все хохочут, — Галя рассмеялась.
— Хех. У меня двухкомнатная, тридцать пять квадратов на троих — и то вроде тесно.
— Вы же объединились… — Галин голос несколько потускнел. — Обменялись удачно, повезло.
Она молчала, казалось, чего-то ждала. Он притянул ее к себе, поцеловал.
— Ты эту квартиру ей оставь, всю, пусть.
— Посмотрим, — Борис снова положил голову и долго смотрел вверх. Из-за верхушек деревьев медленно выплывало большое белое облако. Оно выходило плотное и массивное, притеняло солнце и будто бы даже придавливало Борю к земле. До него ясно стало доходить: как это непросто оставить жену. Живут они с Наташей в общем-то неплохо, обеспечены. Ребенок тоже. Квартира. Надо будет как-то объясняться, что-то говорить, собрать вещи и уйти — куда? Потом разводиться, разменивать площадь!.. С Галей, конечно, лучше и легче, но… вот как бы так, чтоб и жена осталась, и Галька была?..
— Боря.
— А?
— О чем думаешь?
— Да так… На облако вон смотрю. — Он тяжело вздохнул.
— Ничего, Боренька, ничего. Все будет хорошо. Я сейчас думала: надо мне настойчивей быть. Дадут комнату — никуда не денутся. Пять лет уже скоро на стройке. А то приду в местком: мне — жди. Я — ну, ладно. С ними надо жестко: или комнату — или ухожу! Конечно, они понимают: куда я пойду…
— Конечно, надо… За горло их надо брать. Слушай, — Борька оживился, — все удивляюсь: как ты прошла тогда по этому карнизику? Потом сколько раз снизу смотрел — жуть берет! Узенький такой, высота! Мы тогда сидим… я сижу, слышу — в окно стучат. Немыслимо! Как? Пятый же этаж. Мерещится, что ли, думаю? Вдруг снова — и звонко так! Ей-богу, как-то не по себе стало. Черти ломятся, больше некому. Открываю занавеску — глазам не верю…
— Да ну, Боря, чего об этом… А ты еще не раскаялся, что замуж позвал? А то говорю-говорю, а ты уж, поди, думаешь: как бы от нее удрать, — с лукавинкой рассмеялась Галя.
Борька тоже хохотнул, повернулся, крепко поцеловал.
— Шутница ты.
Галя взъерошила пальцами его волосы.
— Вот сейчас Тамарка-то удивится!
— Какая Тамарка?
— Бурова.
— Бурова. А-а. — Борька напрочь не помнил, кто такая Бурова. — А чему удивится-то?
— Ну как же? Дашка-то у нее же.
— Конечно, удивится. А чему удивится-то?
— Как чему? Ты сейчас заедешь со мной, Дашу посмотришь?
— Заеду. Конечно, заеду. Правда, я собирался к одному мужику тут завернуть. К леснику. Дельце есть.
— Это долго, да?
— Нет, полчаса.
— Давай тогда вместе заедем. Можно вместе туда?
— …У меня, Галя, такая работа, если вертеться хорошо, — говорил возбужденно Борька по пути к леснику, — денег иметь можно море.
— А я на алименты не хотела подавать, — вставила Галя. — Подруги все в голос…