Безликий (СИ)

— Да! Отрезать сученышу руки! — послышался голос булочника, — Каждый день у меня ворует. Вокруг куча других булочных, а он ко мне повадился, ублюдок мелкий.

— Отойди, женщина. Не тебе о законах Валласа судить.

Мальчишку сцапали и подтащили к Рейну, но меид даже не смотрел на него, а сверлил взглядом булочника.

— Так что сделать с воришкой, булочник?!

— Как и со всеми ворами поступают. Руку отрубить!

— Так отруби сам. Вынес приговор? Исполняй.

Толстяк с удивлением уставился на Рейна.

— Я не палач и…

— Ты же хочешь его наказать? Так наказывай. Саяр, дай булочнику меч.

— Рейн, — я вцепилась в руку меида, но он стряхнул мои пальцы, продолжая смотреть на толстяка, которому Саяр подал меч. Меид схватил мальчишку за руку и потянул к булочнику. Ребенок заплакал, пытаясь вырваться, а я бросилась к Рейну, повисла на его руке, но он отшвырнул меня с такой силой, что я едва устояла на ногах. Чудовище! Какое же он чудовище! Неужели позволит искалечить ребенка?!

— Режь!

— Я заплачу за мальчишку! — выпалил кто-то в толпе.

— И я! — послышался еще один голос.

— Помилуйте его, наш дас! У мальчишки мать больная и отец безногий. Голодают они. Нершо у булочника пекарем и развозчиком работал. Его телегой придавило на рынке, и Эрни выкинул несчастного на улицу.

Я, тяжело дыша, смотрела то на Рейна, то на булочника, не решающегося взять у велеара меч.

— Какую руку отрезать ему хочешь? Правую или левую? Замахивайся сильнее, если удар слабым будет, кисть на сухожильях повиснет, и придется дорубить, жилы подрезать. Осилишь, мучной палач?

Булочник побледнел до синевы, бросил взгляд в толпу и снова на Рейна посмотрел.

— Я…не могу. Я же не живодер какой-то…а он совсем ребенок…. И…

— Не можешь?! Законы Валласа говоришь?

Рейн сгреб толстяка за шиворот:

— Ты его отцу компенсацию платишь? Как полагается по нашим законам? Пятьдесят процентов. Разве это не воровство? М? Какую руку тебе отрубить, булочник?

Толстяк судорожно сглотнул слюну, и на жирной шее дернулся кадык.

— Мой дас…так зима нынче…доходов никаких и…Пощадитеееее!

Я не сразу поняла, что произошло. Свист рассекаемого мечом воздуха и дикий крик булочника заставили зажмуриться. Держась за горло, смотрела, как толстяк корчится на мостовой, сжимая окровавленный обрубок, а его рука рядом валяется, шевеля толстыми пальцами.

— Пацана и отца его к себе на работу возьмешь. Тебе теперь одному не справиться. Весь долг выплатишь. Я проверю.

И Рейн наконец-то перевел взгляд на мальчишку, а у меня отлегло на сердце. Даже колени задрожали от слабости. На меида смотрела и чувствовала, как все переворачивается внутри. Непредсказуемый. И в этом жуткий, несмотря на свою ужасающую справедливость.

— Работать будешь, Лютер. Потом в дозорные пойдешь. Семью честным трудом кормить надо, а не воровать. В следующий раз сам тебе руки отрежу. Обе. Понял?

Мальчишка быстро закивал, пятясь назад.

— Вы…мое имя запомнили?!

— Память у меня хорошая, пацан. Лови!

Рейн бросил ему мешочек с золотом, и в этот момент снова раздались крики:

— Дорогу дозорному Валласа!

Толпа расступилась, давая дорогу всаднику в строгой черной форме дозорного с гербами дома дас Даалов на седле, он скакал прямо к Рейну, а когда поравнялся с нами, спешился.

Бросил быстрый взгляд на меня, потом на Саяра:

— Повелитель. Мой дас. — коротко поклонился — У рва труп женщины нашли. Кажется, волки. Дочь сапожника загрызли. Второй случай за неделю. Меры принимать надо. В деревнях уже о гайларах опять поговаривают.

Рейн посмотрел на Сайяра и тот нахмурился.

— Кто нашел?

— Охотники.

— Отвези десу Вийяр в замок и следуй ко рву, Саяр. — повернулся к дозорному, — Поехали покажешь.

ГЛАВА 17. ОДЕЙЯ

Что ожидало велеарию, посмевшую тайно встречаться с валласаром у стен замка Ода Первого? В лучшем случае заточение в Храме, а в худшем…меня бы закидали камнями насмерть или зарыли в землю по самую голову и оставили умирать на пустыре позора. Но я была в том возрасте, когда риск будоражит кровь, взрывает адреналин в венах, и когда меньше всего думаешь о последствиях. Да, и никто не следил за мной. Брошенная всеми, забытая и отвергнутая собственной семьей, я была предоставлена сама себе, а Моран скорее дала бы себя изрезать на куски, чем предала меня.