Безлюдье. Новая жизнь

  Выжившие жители поселка частью пребывал в панике, кто-то глухо засел по домам в ожидании некоей развязки, кто-то и вовсе поддался истерии, такой модной нынче. Часть пипла попросту уселась бухать дорогие напитки, ведь неожиданно халява буквально с неба свалилась. Более-менее порядок наблюдался только в институте. Тамошние работники разделились на две группы. Те, кто жил в самих Родниках, оставались на месте, остальные мелкими группами начали разъезжаться по домам. Пачин оставил одну из раций ВРИО директора, договорился с ним о ближайших действиях.

  Рядом же, в районе жилых пятиэтажек он обнаружил группу активистов во главе с Николаем Митиным. Начальник отдела кадров одного из столичных банков оказался на поверку образцовым исполнителем, с ним Пачин быстро нашел общий язык. Наутро они собрали самодеятельные рейдовые группы и сделали разведывательный объезд ближайших поселков. Сам Пачин доехал аж до Люберец. Везде наблюдалось одно и то же: безлюдье, следы паники, кое-где горели дома или промышленные объекты, на дорогах последствия многочисленных столкновений и автомобильные пробки. Пачину удалось пробраться в местный опорный пункт полиции, где он разжился двумя укороченными Калашниковыми, лежащими в дежурке. Правда, патронов к ним было только по два магазина. Но и то хлеб!

   Вернувшись из рейда обратно, Пачин сразу же поехал в институт. В этом районе поселка спаслось больше всего из людей, и поэтому разумнее свой штаб создавать именно там. Около самого института он обнаружил множество автомобилей. Люди стали потихоньку приходить в себя и самые инициативные из них начали действовать. Пачин с Митиным быстро перетянули бразды правления на себя, опыт прошлых рейдерских захватов не пропьешь. Не всем понравился такой расклад, но явных лидеров у оппонентов не нашлось.

  Первым делом новоявленные начальники выслушали доклады поисковых групп и работников института, вернувшихся обратно из своих опустевших навсегда поселков. Ни на юге, ни на севере следов других выживших людей пока не обнаружили. В восточной же части поселка и ближайших к нему садовых товариществах нашлись несколько десятков живых людей. Как ни странно, но выжил находящийся рядом с поселка Щорса персонал еще одного института – "Карантина растений", отечественной науке в этот день крупно повезло. Они обещали к вечеру прислать свою делегацию.

  Пачин по-быстрому организовал временный совет, собрал в него инициативных добровольцев, так как в вестибюле уже выстроилась очередь просителей. Нынешняя система жизни в стране вырастила огромное количество потребителей и просто нахлебников. Выслушав первые их просьбы, Эдуард хотел поначалу послать всех иждивенцев в пешее эротическое путешествие, но, послушав совет одного из пожилых руководителей института, оставил просителей на заместителей.

  Сам же начал отбирать из приходящих местных полезных ему людей. В скором времени у него наподхвате оказалась группа складских рабочих, среди них было несколько бывших ментов и служивых людей, да и большинство самих работяг были мужчинами крепкими и мускулистыми. Пачинский особняк стоял чуть в стороне от поселка. Своих новых соратников он поселил в соседних коттеджах, уже к вечеру у них был свет от генераторов и горячая еда. Подручные тут же выслали грузовые фургоны в ближайшие магазины, часть продуктов оттуда доставили к пятиэтажкам. Ведь среди выживших оказались и женщины с маленькими детьми, пожилые люди, им следовало помочь.

   Алкоголь в окружении Пачина не то чтобы был под запретом, но сильно не приветствовался. Поэтому те, кто позволил себе ночью лишнего и не смог себя вести по-человечески, утром вылетели обратно за высокие заборы поселка. Ну а те, кто тоже выпил, но утром выглядел как огурчик и вел себя тихо, проблем не имели. Пачин, кстати, всегда относился с недоверием к совсем непьющим людям, как и ко всяческим вегетарианцам, гомосексуалистам и правозащитникам.

  Если выпивка не мешала работе, он обычно закрывал на это дело глаза. Бизнесмен считал, что все мы люди, и расслабится в меру совсем не грех. Он даже мог одни раз простить такой грех на работе. Но только один раз! Эдуард к тому же чрезвычайно любил мясо, его всегда готовил самостоятельно в свободное от дел время, потому к лицам, отвергающим настоящую мужскую еду, относился с презрением, как и к тем, кому не по нраву были женские ласки.

  За что уже не раз имел проблемы с либеральной прессой. Как-то он публично на званом вечере заявил, что зря статью за мужеложство отменили, но забыл, что в газетах нынче сидят одни педрилы. Скандал вышел тогда нехилый, но неожиданно давший дополнительные голоса на следующих выборах. Народ у нас все-таки был в массе своей больше традиционной ориентации и дружно пошел голосовать за «своего мужика».