Безлюдная земля на рассвете

По радио назойливо рекламируют какие-то идеально сидящие костюмы, пустые слова болезненно врезаются в мозги, как будто оседая навечно.

«Моя жизнь во тьме – это неумение, от неразвитости, ощутить смысл, другое состояние моей судьбы. Так мучился Гоголь: «Как выставлять недостатки и недостоинство человеческое, если не задал самому себе вопроса: в чем же достоинство человека… если не ясен в тебе противуположный прекрасный человек?».

Я был горд! Гоголь тоже испытывал нечто подобное! Использовал вдохновляющие записи-заклинания для собственного потребления, чтобы навести магнитное поле вдохновения.

«Изо всех сил уходить от бездумного взгляда на внешние события, ведь, я полон боли за все живое, кого толкают равнодушными локтями убивающие чужой мир. Неужели так слаба во мне эта боль, чтобы напоминать себе об этом в 18 лет, уже начинающем стареть? Нет, во мне эта боль – основное. Только не вижу, где исцеление. В этом все дело».

«Может, ищу не успокоения души, а – обретения веры, сознания, что нашел утешающее, верование всей судьбы моей».

«Жизнь постоянно прорывается в неведомое освобождение, в новизну открытий».

«Прорыв из моей боли в иное, раскрывающее меня безоглядно! Как у Гоголя: «Всяк человек требует лирического воззвания к нему: куда ни поворотишься, видишь, что нужно или попрекнуть, или освежить кого-нибудь… Воззови к прекрасному, но дремлющему человеку… опозорь новейшего лихоимца и скверный воздух, которым там дышат… возвеличь незаметного труженика».

«Наверно, я пытаюсь отделять себя от себя, осознать себя, увидев со стороны, чтобы спастись от внутренней боли. Значит, иные – небывалые состояния во мне могут вспыхнуть?»

«Мои поиски внесоциальны, абстрактны. Надо искать смысл моей судьбы в опыте. Но есть ли у меня опыт? У юного Мишеля Лермонтова уже был опыт, может быть, обретенный еще до рождения:

Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В моей душе, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит

До создания моей картины мира еще далеко».

«Может быть, спасение – в открытости моей боли в живой мир. Когда отпущу себя туда, станет лучше».

«В этом секрет – искать всей болью судьбы, одиночества родины в космическом пространстве. Как моей отвергнутой любовью».

«Понять себя – это понять людей, которые меня окружают, не в сегодняшнем моем отчаянии, а в моем ином, в вольной ощупи пути в первозданную зарю».

Вот куда меня вывела боль неразделенной любви! Гораздо позже я понял, что это называется «уйти от слепоты», стать зрячим. Конечно, я мог бы выразить весь этот сумбур мыслей в одном четверостишии, которое сочинил в пору исканий:

Что в скорби, глубоко засевшей,
как в мироздании порок?
Хотя земля в цветенье вешнем
рождений влажных – в рай порог.

Но я хочу понять безумно сложное дело воспитания, главная задача которого – разобраться с собой, чтобы выйти в творчество жизни, в поэзию. Воспитание – это самопознание. Разве из тех дневниковых записей не видно, как юная жизнь пробивается к народной душе? Отнюдь не воспитанием зубрежкой и любопытством.

____

Наверно, меня не поймут, чего искал, потому что мои записи в дневнике – для себя, это мой способ «навести магнитное поле» озарения на отчаявшуюся душу. Но я понял, что ищу, – как выйти из отчаяния, открыть тупик моих личных, частных чувств в наши общие переживания освобождения от чего-то гнетущего? И увидеть со стороны мое место в иерархии мира. Как сделать родственным внешний мир, чтобы не оставаться в тупике одиночества? Я понял, что ничем не отличаюсь от других людей, которые так же любят и страдают, и мне становится легче, когда вливаюсь в их поток.

Это совсем не то, что бездумная общность у Михеева, – выстраданное «дело прочно, когда под ним струится кровь».

____

Итак, во мне промелькнул настоящий смысл моей жизни. Но как его воплотить?

И продолжал укреплять найденный смысл в дневнике:

«Не ощущать себя центром, а других чем-то внешним. Осознать себя в трагедии живого потока народной волны».

«Жалею все живое, забитое жизнью, томящееся взаперти. Люди лишь в определенных условиях расправляют крылья – но там их суть».

«Значит, человечество едино в ощущении трагизма своей смертности, в порыве долгого пути исцеляющей веры в жизнь, раскрытии всех своих сил в иную прекрасную жизнь».

«Мир един, и метафоры уводят вольной ощупью в бесконечную истину!»

«Гоголь о Языкове: «Свет любви погаснул в душе его – вот почему примеркнул свет поэзии. Полюби потребное и нужное душе с такою силою, как полюбил ты прежде хмель юности своей, и вдруг подымутся твои мысли наравне со стихом, раздастся огнедышащее слово: изобразишь нам ту же пошлость болезненной души своей, но изобразишь так, что содрогнется человек от проснувшихся железных сил своих».