Безмолвие

Бабушка…

Прижав рисунок к груди, Кри свернулась на диване.

Если б только бабушка была жива.

Если б только Кри могла просто поспать.

Глава 27

Выехав из Пустоши, Джонни несколько миль ехал по пустынной дороге. Старый мопед тарахтел на скорости тридцать миль в час, лысые покрышки скользили на асфальте, в воздухе пахло горелым маслом и горячим металлом. После сна про Джона Мерримона уезжать со своей земли было особенно трудно, но сегодня пришлось. Ему требовалось кое-что увидеть, опуститься на колени и дотронуться.

Сбросив газ, Джонни остановился у съезда, от которого начинался подъездной путь, петлявший между холмов и выходивший на шоссе округа. Он видел ухоженные пастбища и подрезанные деревья, большой дом на далеком холме. Вдоль дороги журчал ручей, исчезавший в трубе под насыпью. Джонни знал этот ручей, как знал лесные тропы и ложбины между холмами.

Он исходил эту землю вдоль и поперек.

Он владел ею.

Эти ощущения хранились подспудно, как отзвуки жизни другого человека, но ни одно из них не становилось от этого менее реальным. Он владел не всеми воспоминаниями Джона Мерримона, но то, что видел во сне, будто прожил сам: поступки и их последствия, любовь и ненависть, проблески мыслей.

Это был его дом.

На дороге теперь лежало покрытие, но она следовала по тем же линиям.

Усадьба находилось вон там…

Разглядывая сторожку, Джонни мельком подумал про Уильяма Бойда и подивился, насколько неизменной остается земля.

Джон Мерримон, усопший и забытый.

Теперь Уильям Бойд.

Свернув на подъездную дорогу, Джонни медленно двинулся к сторожке. Когда ею владел он…

Это был не я.

Проезжая через поля, он вспомнил, как расчищал их. Город располагался к югу, и Джонни знал, сколько потребуется времени, чтобы добраться до него верхом, и где самые удобные места для переправы через последний, самый большой ручей, впадающий в реку. У домика он выключил двигатель и окинул взглядом пейзаж, который был дорог ему, словно супружеские воспоминания. Здесь он похоронил родителей и сестру. Вдали виднелись холмы и размытое пятно зелени – Пустошь.

Сторожка выглядела необитаемой, но Джонни все равно позвонил. Ему не нравилось встречать чужаков на своей земле, и он не мог вести себя по-другому, даже зная, что Бойд умер. Никто не ответил; он снова вышел на жару и двинулся по тропинке под деревьями настолько же старыми, как и память Джонни. Изогнутые и серые, они стояли, низко опустив ветви, словно хотели опереться о святую землю.

Для Джонни эта земля и была святой.

Кладбище датировали 1769 годом, когда его первый предок упокоился в своей земле. Уильям Мерримон был отставным английским офицером, переехавшим сюда на дарованную королем землю. Оригинал документа хранился под стеклом в музее округа Рейвен, и Джонни знал содержание наизусть.

Георг Третий, милостью Божией Король Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Защитник Веры. Все, кому эти дарственные отправлены, приветствую вас…

Джонни проскользнул в железные ворота, все еще улыбаясь при воспоминании об этой детской напыщенности.

Уведомляем Вас, что мы по нашей монаршей милости за особые заслуги и проявленное рвение предоставляем и даруем и настоящей дарственной подтверждаем, что передаем в дар Уильяму Мерримону сорок тысяч акров земли, определенных и ограниченных следующим…

Кладбище заросло, но Джонни нашел надгробие, которое искал в дальнем углу, где тень лежала всего гуще. Пришлось убрать стебли жимолости с лицевой стороны плиты, чтобы увидеть имена Джона Мерримона и Мэрион. От времени буквы стерлись, но Джонни сумел разобрать даты рождений, а под цифрами – слова, которыми все было сказано:

ДУШИ, НАВЕКИ СВЯЗАННЫЕ ЛЮБОВЬЮ.

Джонни коснулся камня лбом. Бо́льшую часть жизни он прожил один. У него случались женщины, но никогда он не испытывал таких чувств. Он знал выражение глаз Мэрион, ее нежные черты, припухлость губ.

Прежде это была его жизнь.

Она была его жизнью.

Глава 28

Встать с дивана не было сил. Кри тосковала по дому, своему настоящему дому. Это понятие включало не только воспоминания о Хаш Арбор или большой кровати и маленькой табуретке у печки зимой. В детстве вокруг были люди, было будущее. Закопавшись поглубже в подушки, Кри ощутила запах парфюма матери, пролитого кофе и всей еды, какую ела. И все здесь пахло пластиком: тарелки и еда, телевизор, слепо смотревший на нее через комнату. Даже часы, тикающие на кухне, и те были пластиковые.

Перекатившись на бок, Кри разглядывала рисунок.

Они говорили, что я особенная.

Крепкая нить.

Она смотрела на рисунок и думала: а может, бабушка была сумасшедшая? Как ее называла мама?