Когда она появилась, воцарилась тишина. Те, кто остался снаружи, закрывали глаза руками или отворачивались, оставляя богиню наедине с сыном.
31
Старые вопросы. Те, что она задавала всякий раз, когда он приходил в слезах с царапиной на колене или синяком на лбу. Любая ссадина напоминала ей о его смертности. Нельзя сказать, что ее непрестанные утешения были ему в тягость, и все же это нередко сердило его. Какая же мать оплакивает своего сына с самого дня его рождения? Он вырос, обласканный ее скорбью. Он был сильным и здоровым – до тех пор, пока она не ушла, – но это не имело значения. Ничто не могло утолить ее печали.
Этот печальный голос, солоноватый запах от ее рук, когда она привлекает его к себе. И он больше не в силах сдерживаться: смерть Патрокла – его вина, потому что ничего этого не случилось бы. Он должен быть там, в этих доспехах. И даже теперь воины, не такие искусные в бою, как он, пытаются помешать Гектору затащить тело Патрокла за ворота Трои. Другие гибнут, чтобы защитить тело его друга от осквернения, в то время как он сидит здесь, бесполезный и никчемный.
Но довольно. Этого не изменить. Теперь он желает одного: разыскать и убить Гектора.
– Думаешь, меня это заботит? Только это и придает мне сил – мысль об убийстве Гектора. Когда он будет мертв, собственная смерть уже не устрашит меня.
– Почему нет? Если я все равно умру?
Но она, конечно, права. Без доспехов он может погибнуть, так и не добравшись до Гектора.
И она уходит в море, погружается в волны. Еще мгновение ее черные волосы распластаны по поверхности – и вот она исчезает.
Он ожидает знакомого чувства утраты, но в этот раз ничего не происходит. Возможно, боль от утраты Патрокла пересиливает все прочие печали.
В следующие несколько часов он глух ко всему и не чувствует собственного тела. Смотрит на свои руки, лежащие на столе, и не в состоянии разделить плоть и древесину. Снова и снова представляет, переживает в галлюцинациях тот миг, когда вонзит меч в горло Гектора. Всякий раз он трясет головой, как бык, возвращая себя к действительности. У него отличная память, он многое помнит еще с детства, но эти несколько часов после смерти Патрокла так и останутся подернутыми пеленой.
Без доспехов он словно улитка без раковины.
На поле битвы греки, что сражаются за тело Патрокла, узнают этот клич и оборачиваются. Что же они видят? Могучего воина, стоящего на валу, залитого светом закатного солнца? Нет. Они видят саму Афину, простершую над ним свой сияющий щит, видят сноп пламени, бьющий высоко над его головой. О том, что видели троянцы, летописи молчат. Проигравшие исчезают в пучине веков, и их истории умирают вместе с ними. Трижды Ахилл кричал, и трижды отступали троянцы. На третий раз греки сумели забрать тело Патрокла и возвратить в свой лагерь.
По крайней мере, теперь ему есть чем заняться. Он может умаслить раны, омыть тело – несчастное тело, истерзанное мечами так, что удивительно, как оно не распадается на части. Кто-то обвязал челюсть погибшего полосой материи, и это ему не по душе, потому что Патрокл выглядит от этого
Не в силах больше выносить это, он отправляется к морю, но не входит в воду – возможно, впервые за всю жизнь. Он сохранит скверну на теле, не будет мыться и убирать волосы – не станет даже погребать Патрокла, – пока не увидит Гектора, лежащего у его ног.
Ахилл проводит эту ночь с Патроклом, свернувшись подле него – тело распластано на кровати, холодное и неподвижное.