Безмолвие девушек

Воины плотно обступают их, но Ахилл бросает взгляд на Автомедона и дергает головой. Автомедон понимает его без слов. Он раскидывает руки в стороны и отводит всех назад. Алким, до этой секунды стоявший как вкопанный, с разинутым ртом, помогает ему. Вдвоем они освобождают пространство вокруг Ахилла и Приама. Теперь в свете факелов видны лишь хмурые лица, но и этого недостаточно. Ахилл обеими руками дает отмашку. Автомедон размыкает кольцо и принимается выпроваживать всех.

– Всё в порядке, – повторяет он, подталкивая воинов к выходу. – Сами видите, всё в порядке…

Некоторые медлят и оглядываются, все еще не в состоянии осознать увиденное, но Автомедон почти выталкивает их за порог. Воины расходятся, и снаружи доносятся их голоса:

– Это он?

– Тоже мне, все хорошо, а?.. У него мог быть нож.

– Никто даже не обыскал мерзавца.

– Какого хрена творят караульные?

– Наверняка их подкупили…

Но постепенно голоса смолкают.

* * *

В комнате воцаряется тишина. Ахилл протягивает руку и мягко поднимает Приама на ноги. У старца хрустят колени, и он улыбается, как улыбаются люди в преклонных годах, с горечью признавая свое унизительное положение.

Ахилл пододвигает кресло.

– Ну же, садись. Всё в порядке, можешь забрать своего сына. Но не сейчас, завтра.

Однако Приам не хочет садиться. Внезапно он теряет терпение, как капризный ребенок, не желающий засыпать. Он хочет видеть тело Гектора, и не завтра – СЕЙЧАС. Хочет прикоснуться к нему, завернуть в покрывало, какое найдется, и забрать домой. Хочет дать его матери единственно доступное утешение: подготовить тело к сожжению. Его щеки покрывает лихорадочный румянец, он возбужден, его переполняет восторг – потому что он остался жив. Пришел во вражеский лагерь, прямо в чертог Ахилла – и остался жив. Приам даже не надеялся на подобный исход. Да, законы гостеприимства священны, но не в его случае – он здесь не гость. Впрочем, будь он даже гостем, что значат законы гостеприимства для такого человека, как Ахилл, поправшего все прочие законы?

Где-то в подсознании Приама гложет страх, что тело Гектора давно пошло на корм псам, и Ахилл играет им, преследуя собственные низменные цели. А поэтому: нет, нет, он не станет садиться. С чего бы ему сидеть и разговаривать с убийцей своего сына, в то время как тело Гектора брошено где-то на дворе, оскверненное в лучшем случае, а в худшем – кучей обглоданных костей лежащее в окружении собак? Нет, нет, НЕТ!

– Не проси меня сесть, Ахилл, когда мой сын лежит там, непогребенный. Быть может, скормленный твоим псам…

И вновь его голос звучит как прежде – голос немощного старца.

Вспышка гнева.

– Я сказал: САДИСЬ. – На виске Ахилла вздулась вена, как червяк под кожей. – Если б я скормил его псам, тебе нечего было бы забирать домой. И я имел на то основания, потому что он рассчитывал поступить так же с Патроклом. И ты позволил бы ему. И не говори мне, что это не так.

Даже те два воина – вероятно, ближайшие соратники Ахилла – подаются назад. Приам падает в кресло. Ахилл между тем расхаживает по залу и бьет кулаком по ладони, понемногу успокаиваясь. Наконец он останавливается и смотрит на Приама.

– Ну же, пройдем в мои покои, выпьем вина. Здесь нас могут увидеть. – Внезапно он улыбается. – Полагаю, нет нужды говорить об этом тебе?

Ахилл ведет его в свои покои. Как и всегда, там горит огонь; на столе стоят блюда с фигами, нарезанным сыром и хлебом, кувшин с вином и мед.

– Садись, – говорит Ахилл.

Приам все еще дрожит и, сам того не ведая, садится в кресло Ахилла.

– Брисеида! – кричит во весь голос тот, затем говорит Автомедону: – Скажи, пусть принесет чего-нибудь покрепче. А это девичьи ссаки. – Поворачивается к Приаму. – Не желаешь чашу вина?

Приам прижимает руку к губам, чтобы унять дрожь. Он выглядит напуганным стариком, но это только внешне. В глубине души он по-прежнему упрям и непокорен. Ахилл видит и его страх, и его решимость – и проникается к Приаму уважением.

Алким и Автомедон стоят в нерешительности.

– Вы можете идти, – говорит Ахилл. – Всё в порядке.

Автомедон невольно качает головой.

– Да, и успокойте людей. Не знаю, что вы там сделаете, но пусть они заткнутся. Не нужно, чтобы об этом прознал весь лагерь.

Автомедон неохотно кивает и выходит. Алким, все еще глядя на Приама, следует за ним.

Старик смотрит на огонь, неподвижный, как мышь перед кошачьей пастью. Он думает: в конце концов, чего ему бояться? Все равно он скоро умрет. Даже не будь этой войны, он… Ну как знать? Конец, так или иначе, близок. Так не лучше ли умереть теперь, от кинжала Ахилла, чем страдать еще долгие недели? И все же он хочет жить, хочет поцеловать Гекубу и сказать ей, что он вернул их сына домой…

Появляется девушка с кувшином в руках – и застывает у порога. Не может решить, кому прислужить первому. Ахилл кивает на Приама. Когда их чаши наполнены, девушка отступает в тень, но Приам успевает заметить, как она красива. Даже теперь, на склоне лет, в присутствии врага, он невольно задумывается, каково было бы снова стать молодым и заключить в объятия эту девушку…