Безмолвная

На нем белая рубашка – наверняка взятая на время из общественных фондов. Записи говорят, что в прежние времена на похороны все жители поселка приходили в белом. Когда торговый обмен с нижним городом стал уменьшаться, запасы одежды оскудели. Сейчас только ближайшим родственникам выдают белое из тщательно хранимых общих запасов. Несмотря на то что белый цвет говорит о печальных событиях, я поражена тем, как хорош собой становится Ли Вэй, когда вымоется и оденется не в грязную рабочую робу. Я его таким редко видела. Смыв с себя грязь, он кажется почти царственным – человеком, который способен быть вождем и внушать почтение, а не трудиться в темной шахте.

Священник склоняется перед алтарем памяти, на котором уже установлены священная лампада, две свечи и пять чашек. Его помощники подносят благовония, он весьма церемонно возжигает их и возлагает на алтарь. Вскоре аромат сандалового дерева достигает и того места, где стою я. Священник повторяет привычные знаки и танцы, и хотя я почтительно за этим наблюдаю, мысли мои уносятся прочь. С появлением слепоты похороны участились, так что вся церемония нам даже слишком хорошо знакома.

Я снова сосредотачиваюсь на Ли Вэе, думаю о его словах и его убежденности. Он действительно намерен осуществить то, о чем говорил? Он и правда собирается попытаться спуститься вниз? Может, в нем просто говорил гнев?.. Однако, когда я в него всматриваюсь внимательнее, что-то подсказывает мне, что его слова не были порождены минутным порывом. Не удивлюсь, если он планировал свое предприятие уже давно. Просто необходим был достаточно весомый повод, который бы подтолкнул, и им стала гибель отца.

Мои мысли внезапно и очень грубо прерывает шум, заставивший меня буквально подскочить на месте. Из-за душевного смятения и благодаря способности адаптироваться, я всего за пару дней научилась не слышать большую часть фоновых звуков – тех звуков, которые поначалу меня ошеломляли. Теперь, по прошествии этого времени, я игнорирую привычные звуки и сосредотачиваюсь только на тех, которые напрямую меня касаются или оказываются особенно заметными.

От нового шума мороз идет по коже, и я ищу его источник. Рядом со священником один из его помощников только что ударил в церемониальный гонг. Мои глаза округляются: я понимаю, что этот чудовищный звук был вызван движением, которые я бессчетное число раз наблюдала на похоронах и во время других ритуалов. Я и не подозревала, что конечным итогом этого становился такой шум. Я обвожу взглядом собравшихся, проверяя, отреагировал ли на него еще хоть кто-то. Однако все почтительно наблюдают за священником, не считая пожилой женщины рядом со мной – она заметила, как я вздрогнула.

«А ты знаешь, почему они бьют в гонг?» – спрашиваю я.

Женщина кланяется, отдавая должное моему статусу, а потом отвечает:

«Это должно распугать злых духов, которые могли бы помешать уходящему покойнику. – Она делает небольшую паузу. – По крайней мере, так мне говорила моя бабка. Не знаю, почему удар по нему их пугает. Наверное, это какая-то магия».

Я благодарю ее и наблюдаю за церемонией дальше. Несмотря на всю мрачность происходящего, мне почти хочется улыбаться. Я-то понимаю, как это может распугать злых духов! Все это время я и не подозревала, в чем на самом деле цель удара в гонг. И никто не подозревал. Много поколений священников продолжают использовать гонг по привычке, хотя его уже давно никто не слышит. Интересно, сколько еще вещей такого рода были нами потеряны, когда исчез звук?

И почему, в сотый раз пытаюсь понять я, это чувство возвратилось ко мне одной?

Когда похороны заканчиваются, Ли Вэя окружают те, кто хочет выразить ему соболезнования. В их числе много девушек примерно нашего возраста; и хотя они вроде бы искренне сожалеют о его потере, я сомневаюсь, что ими движет именно это чувство. Наверняка не у меня одной рядом с ним начинают подгибаться ноги, и я ведь совсем не знаю, как он проводил свободное время после того, как я перешла жить к художникам. Он вполне мог перенести свое внимание на кого-то еще. Эта мысль тревожит меня сильнее, чем следовало бы.

Когда последняя девушка из сочувствующих Ли Вэю уходит, я пристраиваюсь за ним; он в одиночестве уходит из центра поселка. По дороге я прохожу мимо попрошаек, и их печальная доля снова заставляет меня вспомнить про Чжан Цзин. Моя решимость крепнет, и я осторожно трогаю Ли Вэя за плечо, когда он сворачивает на дорожку, ведущую к нескольким небольшим домам. Он оборачивается и, похоже, удивляется, увидев меня. Возможно, он даже немного раздражен, что вполне понятно, если вспомнить, как мы в последний раз расстались.

«Чего тебе надо?» – спрашивает он.

Его резкая реакция вызывает у меня желание поежиться.

Собравшись с духом, я кланяюсь и выражаю ему должные соболезнования, приличествующие ситуации:

«Я очень сожалею о твоем отце. Да живет его душа вечно».

«Спасибо», – отвечает Ли Вэй, но он явно подозревает, что это не все.

Я убеждаюсь в том, что поблизости никого нет, и забываю про все формальности.

«Ты по-прежнему планируешь уйти?»

Его лицо каменеет.