Безмолвная

— Что не о чем переживать. Так? — закончил он мою фразу. И, качая головой, добавил: — Но ведь это неправда…

Затем поднялся, подошел ко мне, прислонился к стулу. Взял мою руку и долго смотрел на меня в упор. Я видела в его глазах сожаление, стыд и глубокое смущение. Несомненно, это были искренние чувства, а не притворство.

Роберт был человеком, полным противоположностей. Наверное, под стать мне.

— Мы должны преодолеть все это ради установления лада в семье…

— Успокойся.

— Я ударил тебя…

«Не в первый и, возможно, не в последний раз», — подумалось мне.

К тому же каждый следующий случай выглядел все хуже и хуже. Это не просто повторялось, а приобретало все более зловещую окраску. А ведь все начиналось настолько невинно, насколько невинным может выглядеть бытовое насилие…

Однажды ночью Роберт отлупил меня стеком лишь за крошечное упущение в деле, касающемся одного из пляжных заведений. Это была сущая мелочь; даже не помню, в чем там была суть.

Сначала он ранил меня только словами, но в следующий раз дошло до большего. Надавал мне пощечин и толкнул. Быстро опомнился, словно очнулся от летаргического сна. Извинялся, постоянно умолял о прощении и обещал, что такое никогда больше не повторится.

Тогда я верила ему, потому что хотела верить. Чувствовала себя оскорбленной, слабой и беззащитной, но он продолжал оставаться единственным человеком, на которого я могла положиться. Тому, кто никогда не сталкивался с насилием со стороны любимого, меня не понять. Это не сообразуется с рационализмом и логикой.

Прошло совсем немного времени, и Роберт ударил меня снова, но уже кулаком. При этом кричал на меня как бешеный, а я молилась только о двух вещах — чтобы он не зашел еще дальше и чтобы Войтек ничего не услышал. В первой части мои мольбы остались безответными, а во второй мне, видимо, все же удалось выпросить помощь у кого-то наверху.

Вчерашней ночью Роберт перестарался — схватил меня за волосы, что-то орал прямо в лицо, а потом несколько раз ударил в живот. И я решила тогда, что далее терпеть не буду. Сегодня настал день, который я буду вспоминать, как первый шаг к новой жизни.

Поэтому Роберт и допытывался о том, что я делала и с кем разговаривала. И даже поручил одному из сотрудников присматривать за мной. Понял, что нарушил границы, а я больше никогда не позволю ему даже приблизиться к ней.

Я смотрела на букеты белых ирисов и пыталась обмануть себя, что по-прежнему люблю эти цветы, хотя на самом деле с определенного момента возненавидела их. Они словно напоминали мне о безнадежной ситуации, в которой я оказалась.

— Давай не оставлять этого так, — тихо сказал Роберт.

— Что ты имеешь в виду?

— Подай заявление…

— Зачем?

— Повезу тебя в Камень Поморский. Пойдем в больницу и…

— С ума сошел?

— У тебя будет доказательство…

Я отодвинула стул и повернулась к нему. Он наклонился и положил голову на мои бедра. Находился в таком положение какое-то время, а я ласково гладила его по волосам.

Он хотел иметь над собой висящий дамоклов меч? Свидетельство того зла, что причинил мне?

Ничего иного быть не могло. Я допускала, что его намерения искренни. Знала, что он пытается что-то изменить, и несколько раз ему это удавалось. А потом снова доходило до рукоприкладства…

— Думаешь, это что-то изменит? — спросила я.

— Буду знать, что в каждую минуту ты можешь…

— Что? Пойти в полицию?

Роберт поднял голову. Глаза его влажно блестели, и он никоим образом не напоминал человека, который вчера издевался надо мной, таская за волосы и избивая до беспамятства.

— И ты позволил бы, чтобы тебя посадили в тюрьму? — продолжила я. — Чтобы Войтек остался без отца и мы выживали бы сами, без тебя?

— Не говори так!

— Но это правда, Роберт! Как ты это себе представляешь?

Сколько помню, мы всегда были откровенны друг с другом. Мне казалось, что в любом другом союзе подобная ситуация складывалась бы ровно наоборот: женщина или ушла бы, или насилие над ней было бы недопустимо. У нас всё не так. Мы говорили обо всем, не пытаясь «замыливать» друг другу глаза. В самом деле, никогда не врали — не считая того, что он скрыл от меня суть своей другой, брутальной натуры.

Роберт теснее прижался ко мне и обнял за талию.

— Как ты можешь быть рядом с таким сукиным сыном? — спросил он.

— Не знаю, — ответила я со смущенной улыбкой.

— Хотя бы поцарапала в отместку ему это гребаное германское автокупе…

— Ага. Собираюсь ночью воспользоваться баллончиком с краской.

— Правильный выбор.

Когда он снова посмотрел на меня, я поцеловала его, нежно прикоснувшись ладонями к щекам. Подумалось, что мы отличаемся от других пар, которые в подобной ситуации сразу же направились бы в спальню.

Однако мы редко спали вместе — все реже и реже, начиная с первого случая насилия. Мне даже иногда думалось, что, избивая меня, Роберт получает сексуальное наслаждение. Он всегда делал это с дикими, необузданными эмоциями. Со звериным ревом, который не мог сдержать. Но в то же время бил так, чтобы не оставлять следов. Это напрягало меня более всего — казалось, что во всем этом кроется какой-то холодный расчет.