Безмолвная

Так было и в этот раз. Оставив меня, сломанную и униженную, на полу, он исчез в ванной. Через минуту на вилле воцарилась исключительная тишина. Потом послышались проклятья, звуки самоистязаний и, наконец, плач.

Как всегда, я призывала себя не обращать внимания на оскорбления, боялась прикоснуться языком к зубам, стать перед зеркалом и вообще двигаться. Мне казалось: если шевельнусь, сразу почувствую все свои многочисленные повреждения. И речь не только о физических повреждениях…

Вернувшись через некоторое время, Роберт не поднимал взгляд. Затем потянул носом и в первый раз стукнул себя в висок. Наклонился надо мной, умоляя о прощении, а потом поднял меня и помог лечь в постель. Спрятал лицо в моих бедрах, и через ткань пижамных брюк я ощутила его слезы.

Адреналин исчезал, уступая место боли…

Я пролежала до утра в удивительном забытье, одновременно казавшемся мне реальным и знакомым. Отгородилась от всех мыслей, которые должны были появляться в моей голове. Не реагировала абсолютно ни на что. Может, только благодаря этому мне удалось продержаться так долго…

Обычно по утрам мне казалось, что я лежу совсем с другим человеком. Роберт был наполовину смущен, наполовину возмущен. Будто это кто-то другой причинил мне зло, а он любой ценой намеревался этого «кого-то» наказать.

Он принес мне завтрак и долго расспрашивал о самочувствии. Снова зазвучали мольбы о прощении и обещания, что в следующий раз он лучше сломает себе руки, чем поднимет их на меня. Сказал, что согласен на психотерапию, на ночь будет закрываться в отдельной комнате, купит мне оружие…

Вариантов возникала масса — в зависимости от того, насколько много он позволил себе ночью. На этот раз Роберт был готов пообещать мне всё. Самым горьким было то, что в его глазах я видела неподдельную уверенность в искренности собственных обещаний и намерений.

Я могла бы воспользоваться этим, но знала, что наша супружеская взаимосвязь подобна взаимосвязи в пчелином улье, где каждый занят сугубо своим делом. А добропорядочная семья скорее сравнима с муравейником, в котором даже легкое прикосновение палкой вызывает всеобщую трагедию. Некоторые вещи должны оставаться за закрытыми дверями.

Ближе к десяти часам я уже потягивала просекко в зале, поглядывая на побережье. Роберт повез Войтека в школу, и я осталась дома одна. Оценила масштаб своих телесных повреждений. Психические травмы предпочла не анализировать.

Особо заметных не было — по крайней мере визуально. Так, несколько синяков, которые я легко замаскирую. Соответствующий опыт у меня имеется. Единственное, что меня беспокоило, это непроходящая боль в животе. Я ощущала какое-то жжение во внутренностях.

Игристое вино, как всегда, помогло. Я достала планшет, поставила его на подпорку на столике и стала просматривать новости. Успела прочесть несколько статей, после чего послышался телефонный звонок. Клиза.

— Да? — ответила я.

— Видела? — спросила она без излишних церемоний.

— Что я должна была увидеть?

— Войди на какой-нибудь портал с местными новостями.

Сначала я подумала, что речь о Ревале, но быстро сообразила: «Нет». Йола теперь жила в другом мире. Дело Евы стало для нее единственной реальностью.

Зайдя на опольский сервис «Газеты выборчей», я просто остолбенела. Почувствовала, как кровь отливает от моего лица. Сразу перестала думать о минувшей ночи, боли в животе и о том, что должна что-то предпринять, если мой муж продолжит меня истязать.

— Это невозможно, — проговорила я.

— Однако что есть, то есть!

— Когда увидела?

— Под утро.

— И только сейчас мне звонишь?!

— А если б позвонила раньше, что это дало бы? Девушка мертва, и уже ничего не поделаешь. К тому же добавилось еще несколько проблем…

Я не стала расспрашивать о них, так как мой разум сосредоточился на Еве. Тряхнув головой, спросила:

— Они уверены, что это ее тело?

— Подтвердили исследованием ДНК, — ответила Йола. — У них нет никаких сомнений в том, что это именно та девушка, которую мы искали. И которую мы загнали в могилу…

— Послушай, это не…

— Такова правда, — прервала меня Клиза. — Если б мы не начали копаться в этом деле, Ева осталась бы жива.

Я допила бокал вина, заметив, что рука моя дрожит. Спрятала ее под мышку, словно кто-то мог заметить, как я нервничаю.

— Но ведь это не мы инициировали установление контакта, — заметила я.

— Именно это ты будешь себе внушать, чтобы не чувствовать собственной вины?

— У нас нет причины ее чувствовать! И у Вернера тоже.

— Это твое мнение…

Глянув на бутылку, я подумала: «Конечно, не нужно было сразу наливать себе очередную порцию, но, может, в такой день исключение допустимо?» И сразу отказалась от этой мысли, решив, что если позволю себе подобное хоть один раз, то быстро превращусь в обычную алкоголичку. Закрутит, а потом придется бросать пить вообще. Абсурдно? Но мне действительно удавалось контролировать себя только благодаря страху перед тем, что в ином случае я должна буду навсегда попрощаться с алкоголем. Как говорится, ужас перед выходом из зависимости держал меня в узде. Противоречие — одна из множества моих черт характера.