Безмолвные клятвы

Надеюсь, ты примешь мой подарок и он тебе пригодится. Ты можешь рисовать животных и цветы – и то, и другое можно в изобилии найти в ваших местах. Я не могу указывать, как тебе следует использовать свой талант, но хочу, чтобы ты направил свою жизнь в более приятное русло.

Остаюсь твоим преданным братом.

Люк.

Сгорая от нетерпения, Генри вскрыл одну коробку, затем другую и начал изучать содержимое. Пальцы его задрожали, ладони вспотели, когда он увидел краски всех цветов и оттенков и целый набор кистей. Он нюхал растворители, гладил пальцами холсты, будто хотел убедиться, что все это настоящее. На дне второй коробки, под стопкой своих старых рисунков, Генри нашел небольшой футляр с новой запиской:

Генри, это еще один подарок. И даже не подарок, так все это по праву должно принадлежать тебе, перейдя по наследству от матери. Она всегда – и в здравом рассудке, и в безумии – желала тебе счастья.

Береги это и, когда придет время, определи на законное место. Я прощаюсь с тобой и отправляюсь на Сандвичевы[2]острова, где пробуду до зимы. Думаю, что эта разлука не ослабит узы нашего родства.

Люк.

Генри подержал футляр на ладони, но не стал открывать. Он знал, что там находится, и не хотел снова увидеть то, что напоминало о бесконечных страданиях матери.

Люк полагает, что Генри подарит драгоценности Речел в знак взаимного уважения и любви, – как говорится, на счастье. Но Генри не испытывал подобного состояния даже за бутылкой вина. Его ум был слишком трезв и подвластен только демонам и кошмарам.

Генри смял записку в кулаке и засунул в карман. Затем снова стал разглядывать сокровища, присланные Люком. Только они могли успокоить Генри, скрасить его существование, примирить с Речел и ее несбыточными мечтами.

ГЛАВА 16

Речел казалось, что все происходит во сне и не без ее участия, когда она вошла в свой дом и обнаружила, что лампы не зажжены и темные контуры мебели отчетливо вырисовываются при свете полной луны. Возникло ощущение, что она никогда не покидала долину и никогда не встречала Генри. Она начала бродить по пустым комнатам, чтобы убедиться, что Генри действительно существует и ждет ее, чтобы искушать и мучить.

Войдя на кухню, Речел на что-то наткнулась. Она пригляделась повнимательнее: вокруг в беспорядке валялись коробки, задняя дверь была открыта. Значит, Генри где-то здесь.

Речел еще раз проверила комнаты, но никого не нашла. Вещи Генри были по-прежнему запакованы и свалены кучей в углу комнаты для хозяина. Вещи самой Речел занимали противоположный угол, и она спросила себя, не умышленно ли Генри сложил их в разные места.

Она вошла в свою спальню и уставилась на высокий балдахин кровати – огромной кровати, выбранной с большой тщательностью. На эту кровать возлагались большие надежды – здесь можно зачать и родить ребенка.

Сердце Речел забилось быстрее. Ее охватила паника и одновременно – радостное волнение: на стеганом покрывале с кружевами, последнем подарке Грэйс, Речел увидела коробку со шляпкой, купленной в Шайенне у модистки, а рядом лежала шляпа Генри.

Отступив назад, Речел прислонилась спиной к стене. Да, Генри существует. Он ушел, но оставил условный знак. Больше они не будут спать в разное время и в разных местах. Речел вспомнила их первую и единственную ночь, вспомнила, что потом они использовали свои тела как оружие в борьбе друг против друга. Она спрашивала себя, чем станет эта кровать – полем битвы или местом примирения? Будут ли они по-прежнему следить друг за другом ночью, ожидая какой-нибудь опасности? Речел больше не хотела ни о чем думать. Она убрала с кровати коробку со шляпкой и положила ее в шкаф. Затем зажгла керосиновую лампу на ночном столике и умылась холодной водой над тазом. Ей было жаль тратить время на приготовление ванны.

Оставшись в одном белье, Речел убавила фитиль. Кровать осветило тусклое желтое сияние. Генри все еще не приходил. Она села на кровати и развязала ленту, которой стягивала волосы во время умывания, погладила ладонями свое тело и почувствовала, как теплые волны побежали от груди к животу и бедрам. Это мучительно-приятное ощущение, похожее на боль, она часто испытывала с тех пор, как Генри впервые коснулся ее.