Хоть меня и опечалило, что Жанете пришлось испытать на собственной шкуре всю порочность замкнутого круга, в котором вынуждены пребывать жены абьюзеров, второе мое «я» – возможно, более болезненное – праздновало триумф от возможности сказать: «Я же вас предупреждала». Дом томился во мраке, шторы задернуты, в воздухе витало похоронное настроение. Жанета передвигалась с трудом, и я старалась не реагировать, глядя на ее изуродованное лицо, с распухшими глазами и ртом, потрескавшимися губами – карикатура на безвкусицу. Шагая следом за ней в спальню, я обратила внимание на синяк на ее шее – идеальный отпечаток ладони. Она жестом предложила мне сесть на кровати. Я полагала, что мы побеседуем о сожалениях, раскаянии и чувстве вины, но Жанета сразу перешла к делу, словно возобновив прерванный разговор:
– Я сняла коробку, Вероника… Я вышла из бункера.
– Отлично! – Я заговорила с натужным энтузиазмом, невзирая на ее состояние.
– Брандао увидел меня из домика и затащил в окно, он избивал меня без остановки. Но он был не один. Там была очень странная старуха, которая рисовала на нем индейские узоры. Она очень быстро говорила, несла какую-то бессмыслицу.
– О чем вы? Расскажите подробнее.
– Вам стоило это видеть. Он сидел там, как маленький мальчик, а индианка рисовала на его теле черной и красной красками, и все это – в абсолютной тишине. В задней части дома еще стояло несколько коробок, похожих на ту, что он надевал мне на голову.
– Расскажите мне поподробнее об этом доме, Жанета.
– Он расположен в отдалении от бункера. Я до него шла больше пяти минут. Это старый дом, маленький, запущенный. Я не знаю, где это. После того как он меня избил, я потеряла сознание и очнулась уже здесь.
– А что со странной старухой?
– Он сказал, что она – его бабушка. Она его воспитывала, и кажется, что он не понаслышке знаком с этими коробками, так он научился быть хорошим и справедливым. Он так и сказал: хороший и справедливый. Верите? Может быть, Брандао думает, что он меня воспитывает в этой проклятой коробке?
– Как вы считаете, это может быть индейская девочка с фотографии, которую я вам показывала?
– Уверена, что это она, – проговорила Жанета. – Фото старое, и у старухи тоже нет руки.
Это выбило меня из колеи. Я рассказала Жанете, что исследовала индейское племя Капинору. Они традиционно убивали новорожденных или детей, рожденных в результате супружеской неверности, детей матерей-одиночек, людей с пятнами на коже, носителей физических и умственных недостатков. Детей хоронили заживо, вешали или травили, полагая, что они могут навлечь проклятие на деревню или не смогут выжить в джунглях без родителей.
– Это удивительно, если она из того племени и умудрилась остаться в живых без руки, – объяснила я.
– Но разве это не убийство? Разве их не должны арестовать? – удивилась Жанета.
– Согласно Конституции, Бразилия уважает их культуру, но не все с этим согласны. По логике племени, убийство инвалида – это акт любви и заботы, а не проявление жестокости. Именно родители решают судьбу своего ребенка. Это сложно объяснить. Все, что имеет значение – то, как она сбежала. В то время никто не знал, что такое происходит, не существовало ни общественных организаций, ни активистов, которые боролись бы с такой традицией.
– Вот почему Брандао убивает сейчас?
– Не стоит тратить время на то, о чем думает ваш муж. Фрейд не поможет нам раскрыть глаза на его преступления, Жанета. Но если мы больше узнаем об этой старухе, возможно, сможем найти слабые места Брандао и получить против него улики.
– Я вот чего не понимаю. Как она могла сбежать? Может, у него есть еще родственники, о которых я не знаю?
– Трудно бы пришлось девочке без руки, даже если б ее спасла родственница. Куда бы они сбежали? Возможно, отдали ребенка какому-нибудь белому парню. Или кому-то из Национального фонда индейцев, я не знаю!
Жанета согласилась, обдумывая свои возможности. Я понимала ее страх: мужчина, который спит с ней рядом, с каждым днем раскрывает все больше секретов. Внезапно я услышала доносившийся с улицы шум машины.
– Во сколько он вернется? – спросила я, подбегая к окну. Ложная тревога.
– Не знаю. Здесь появились два офицера военной полиции по приказу полковника взвода.
Я снова села:
– Вы знаете, зачем они приходили?
– По всей видимости, гражданская полиция проводит расследование в отношении него. Это вы?
Черт, они наткнулись на исследования Нельсона, подумала я. И быстро отмахнулась от одного вопроса, чтобы задать другой:
– Они были в машине?
– Да, я же сказала…
Нервозность заставила меня потерять нить допроса. Если этот псих узнает о расследовании, выследить меня не составит большого труда. Хотелось бы мне быть мисс Марпл, но я – всего лишь Вероника.