Безмолвный крик

– Я отвечу тебе, когда буду готов, – парировал Монк. Ему хотелось пройтись быстрым шагом; он был слишком зол, чтобы медленно идти рядом с ней, и слишком замерз. Но Уильям не знал, где находится и куда нужно идти. Приходилось против воли поджидать Виду.

В следующем доме, куда они зашли, оказалось намного теплее. С промозглой улицы они попали в комнату с пузатой печкой, распространявшей запах сажи, но наряду с этим и благодатное тепло. Мэгги Аркрайт оказалась пухлой, симпатичной, черноволосой и краснощекой. Легко было догадаться, что она могла неплохо зарабатывать своим побочным ремеслом.

Эта женщина так и лучилась хорошим настроением, выглядела здоровой и привлекательной. Монк обвел взглядом комнату с двумя мягкими стульями, столом на четырех крепких ножках, табуретом и деревянным сундуком, на котором лежали три сложенных одеяла. Интересно, подумал он, Мэгги купила это на свои заработки? Потом он вспомнил, что муж у нее воришка, и источник этого относительного благосостояния стал понятен.

Секундой позже в комнату вошел мужчина с добрым лицом, морщинками вокруг глаз от гостеприимной улыбки и бритой наголо головой – Монк знал, что в тюрьмах такую прическу называют «стрижкой под терьера». Значит, Мэгги оставалась на домашнем хозяйстве, пока ее муж пользовался гостеприимством Ее Величества в Миллуолле или Колдбат-Филдз.

Из соседней комнаты донесся взрыв хохота, пронзительное старушечье кудахтанье и хихиканье детей. То были звуки веселья, беспечного и беззаботного.

– Чего вы хотите? – Мэгги спрашивала учтиво, но на Монка смотрела настороженно. Виду она знала, но этот мужчина имел властный вид и не внушал ей доверия.

Вида объяснила, и мало-помалу Уильям вытянул из Мэгги целый рассказ о том, как на нее напали. Ее случай оказался одним из самых первых, и, похоже, преступники действовали с гораздо меньшей жестокостью, чем впоследствии. Рассказ получился занятный, но, по мнению Монка, слегка приукрашенный – специально для него. Однако практической ценности он не имел, если не считать того, что Мэгги назвала еще одну жертву, ту, о которой Вида не знала. Она объяснила, где ее найти – только завтра, не сегодня. Мол, сегодня она уже пьяна и от нее не будет толку. При этих словах Мэгги захохотала, и смех ее звучал неприятно, издевательски и недобро.

Монк нашел эту женщину. Она работала в ларьке, торговавшем всякими видами домашней утвари – чайниками, горшками, тарелками, ведрами, какими-то картинками и украшениями, свечами, кувшинами и рукомойниками. Многие вещи продавались по умеренной цене. Немолодая, лет около сорока, точнее трудно сказать. Хорошего сложения – видно, что в юности была красива. Но из-за недостатка чистого воздуха и воды, обилия джина и въевшейся грязи кожа ее стала серой.

Она рассматривала Монка как потенциального покупателя – с легким интересом, надеясь на продажу. Не проявить интереса – значит остаться без денег, а остаться без денег – это смерть.

– Ты Сара Блейн? – спросил Монк, хотя женщина соответствовала данному Мэгги описанию и стояла на том самом месте. Редко кто позволит занять свое торговое место хотя бы на день.

– Кто хочет знать? – осторожно спросила женщина. Потом глаза ее расширились, наполнились жгучей ненавистью, тяжелыми и горькими воспоминаниями. Набрав в грудь воздуха, она с шипеньем выпустила его между зубами. – Господи! А я-то надеялась никогда тебя больше не увидеть, ублюдок! Думала, ты умер! Слыхала, что помер, в пятьдесят шестом. Выскочила на улицу и закричала, что ставлю бесплатную выпивку всей «Ухмыляющейся крысе». Мы танцевали и пели. Танцевали на твоей могиле, Монк, только тебя в ней не было! Встал поперек горла даже у дьявола?

Уильям ошеломленно молчал. Она его знала, это невозможно отрицать. Почему бы нет? Он не изменился. Все прежнее осталось при нем: тот же твердый пристальный взгляд, высокие гладкие скулы, тот же приятный четкий голос.

Кто она такая и какие отношения их связывали, Монк понятия не имел – за исключением того, что она явно его ненавидела, причем гораздо сильнее, чем обычно ненавидят полицейских. Очевидно, здесь присутствовало что-то глубоко личное.

– Я был ранен, – предельно честно ответил он. – Не убит.

– Да ну? Какая жалость, – лаконично отозвалась она. – Ничего, может, в следующий раз повезет! – Блеск в глазах и кривая усмешка подсказывали, что она имеет в виду. – Ну, из моего товара тебе ничего не сгодится. Для тебя здесь ничего нет. И я ни о ком ничего не скажу.

Монк размышлял, говорить ей или нет, что он больше не служит в полиции. Может, полезнее не разубеждать ее… Это придаст ему вес, облечет властью, утрата которой до сих пор отдавалась глухой болью, как старая рана.

– Единственные люди, о которых мне хотелось бы узнать, это те, что изнасиловали и избили тебя в Стивенсовом переулке пару недель назад…

Он с удовольствием наблюдал, как все эмоции слетели с ее лица, уступив место полному недоумению.