Безмолвный крик

Теперь он шел за Джейми Макферсоном. Монк не мог видеть его, но ясно представлял широкие плечи и слегка развязную, несколько раскачивающуюся походку, словно в молодости тот ходил в море. Джейми обладал проворством боксера, а кулаки всегда держал наготове. Выглядел он лет на пятьдесят пять, и рыжеватые волосы начали редеть.

Сколько же лет прошло с тех пор, как они с Ранкорном блуждали тут вместе? Лет двадцать? Значит, тогда Монк был двадцатилетний, молодой и горячий, наверное, еще злой после той несправедливости, что постигла его друга и наставника, и очень честолюбивый, стремящийся к власти, которая позволит ему исправить ошибки. Эстер сказала бы, что он был самонадеян, претендуя на такое место в правоохранительных органах, на которое не имел права и квалификации.

Он ни за что бы с ней не согласился, но сейчас поморщился, потому что она сказала бы правду.

Из темноты донесся голос Макферсона, предупредивший о ступеньке, и Монк тут же чуть не упал через нее. Они снова поднялись наверх и попали в другой подвал, на этот раз с освещенной дверью в дальней стене, за которой оказалась комната с еще одной дверью.

Макферсон сильно стукнул в нее раз, потом еще четыре, и дверь открыл человек. Волосы на его голове стояли дыбом, лицо лучилось лукавой улыбкой, а на поднятой руке не хватало среднего пальца.

– Будь я проклят, если это снова не Монк, – весело сказал он. – Я думал, ты помер… Ты что тут делаешь?

– Расследует изнасилования в Севен-Дайлзе. – Макферсон опередил Монка с ответом.

Вилли Снайт вытаращил на шотландца свои карие глаза.

– А разве полиции на это не плевать? Я вам не верю. У тебя что, мозги размякли, Мак? Ты что, забыл, кто это?

– Он больше не в полиции, – объяснил Макферсон, закрывая за собою дверь и проходя дальше в подвал. – Ранкорн, похоже, отомстил и вышиб его. Он теперь сам по себе. И мне самому хотелось бы знать, кто этим занимается, потому что это не местные, а какие-то щеголи с запада, вот какие дела.

– Ну, это просто ни в какие ворота не лезет! Как говорится, чем дольше живешь, тем больше удивляешься… Значит, Монк в каком-то смысле работает на нас! И я дожил до такого дня! – Он довольно рассмеялся. – Так чего вы от меня хотите? Мне неизвестно, кто это сделал, иначе б я сам с ними разобрался.

– Я хотел бы знать, не случалось ли здесь за последние три недели избиений или изнасилований фабричных женщин, – сразу же сообщил Уильям. – Или за пару недель.

– Нет… – медленно произнес Снайт. – Насколько я знаю, нет. Чем это тебе поможет?

– Не поможет, – согласился Монк. – Я не это рассчитывал от тебя услышать.

Он тут же осознал, что это неправда. Слова Снайта означали ответ, но не такой, какого Монку хотелось бы. Его не волновал Рис Дафф, но он понимал, как больно было бы Эстер услышать это. Впрочем, это не имеет значения. В расчет принимается только истина. Если Рис Дафф виновен, то это один из самых бездушных и жестоких людей, с которыми сталкивался Монк. Он дошел до такого нравственного падения, что оправдать его невозможно. Со временем Рис мог поправиться и предстать перед судом, но, что сейчас было важнее, оставались еще его подельники.

Вина лежала не только на Рисе. Те, что бесчинствовали с ним, находились на воле – и, скорее всего, не утратили склонности к насилию и жестокости. Даже если участь Риса их временно напугала, это ненадолго. Такой закоренелый садизм не проходит в результате единичного потрясения, даже достаточно жестокого. Потребность причинять боль снова возьмет верх, потребует удовлетворения.

Снайт наблюдал за Монком с растущим интересом.

– Ты изменился, – заметил он, кивая. – Не знаю, нравится мне это или нет. Может, нравится… Исчезли эти крайности. Ты больше не такой злой. Ты доставлял нам чертовски много неприятностей. Больше, чем Ранкорн, бедняга. У него никогда не было твоего чутья. И он верил, что у тебя нюх на правду… Похоже, ты его подрастерял?

– Сложные истины дольше доходят, – угрюмо сказал Монк. – И все мы изменились. Тебе не надо недооценивать Ранкорна. Он тоже упорен, просто у него свои приоритеты, только и всего.

Снайт ухмыльнулся.

– Я знаю, тот ждет своего шанса, тогда как ты… ты как собака с костью. Никогда не выпускаешь. Отруби тебе голову, ты все равно челюсти не разожмешь! Чертов ублюдок, вот ты кто… Однако никто тебе дважды не перечил, даже свои.

– Ты уже это говорил, – бросил Монк, раздраженный собственным неведением. – Я что, сделал Ранкорну что-то такое, чего он не ожидал? – Вопрос он сформулировал в агрессивной манере, словно знал ответ, но внутри у него все сжалось, пока он смотрел в освещенное газовой лампой лицо Снайта и ждал, что тот скажет.

Казалось, прошла целая вечность. Монк чувствовал, как текут секунды, и слышал, как бьется его сердце.

Макферсон откашлялся, прочищая горло.

Снайт смотрел на сыщика; его круглые карие глаза подернулись тенью, лицо слегка скривилось. Еще до того, как он заговорил, Уильям знал, что услышит что-то пугающее.