Безмолвный пациент

В одном Габриэль точно прав – я пришла в плохом настроении, но ничего не произошло бы, если б в такой момент я не застала его за чисткой винтовки. Как же меня огорчает, что Габриэль держит в доме оружие! И что он никак не избавится от этой винтовки, притом что я столько раз просила его об этом. Габриэль всегда повторяет одно и то же: это старая отцовская винтовка с фермы, которую тот подарил ему на шестнадцатилетие. Семейная реликвия, и так далее, и тому подобное. Я не верю. Скорее всего, Габриэль не хочет расставаться с винтовкой по какой-то другой причине. Я ему так и заявила. А он возразил, что не видит ничего предосудительного в желании быть в безопасности – защитить свой дом и жену. Мало ли, вдруг к нам полезут воры?

– Тогда мы позвоним в полицию! И не станем, черт возьми, сносить ворам головы!

Я повысила голос, Габриэль ответил еще громче, и, прежде чем я успела заметить это, мы уже орали друг на друга. Наверное, я немного потеряла над собой контроль. Но ведь я всего лишь реагировала на Габриэля. На самом деле в нем сидит агрессия; это та его часть, которую я редко вижу. И когда эта черта прорывается, очень пугаюсь. В такие моменты мне кажется, что я вижу перед собой совершенно незнакомого человека. И это по-настоящему страшно.

После ссоры мы не разговаривали друг с другом и отправились спать в полном молчании. Сегодня утром мы занялись любовью, и ссора была забыта. По-моему, все наши проблемы решаются в постели. Наверное, так проще – лежа голышом в полудреме под общей простыней, тихо шепнуть от всего сердца: «Прости». Все тщательно продуманные аргументы и глупые разногласия отбрасываются вместе с одеждой, которая бесформенной кучей лежит на полу.

– Видимо, стоит взять за правило решать все споры в постели, – ласково пробормотал Габриэль, целуя меня. – Люблю тебя. Я избавлюсь от винтовки, обещаю.

– Да черт с ней. Всё в порядке. Честно, – ответила я.

Габриэль снова поцеловал меня и притянул к себе. Мы повернулись, и я оказалась на нем. Обняв Габриэля, прикрыла глаза и с упоением вытянулась на этой скале, созданной ровно под черты моего тела. В душе наконец-то настали мир и покой.

23 июля

Я все в том же итальянском кафе. Теперь я часто сюда прихожу. Не могу находиться дома. Когда вокруг люди, пусть даже зевающая официантка, я чувствую хоть какую-то связь с внешним миром, чувствую себя человеком. В одиночестве меня накрывает дикий страх того, что я перестану существовать. Просто исчезну с лица земли. Иногда я даже хочу этого. Например, сегодня вечером. Дело в том, что Габриэль пригласил на ужин старшего брата. Он огорошил меня этим известием сегодня утром.

– Мы с Максом сто лет не виделись, – сообщил Габриэль. – Чуть ли не с новоселья Джоэла. Я пожарю на мангале мясо. – Он подозрительно посмотрел на меня. – Ты ведь не против?

– А почему я должна быть против?

– Ты совсем не умеешь врать! – Габриэль расхохотался. – У тебя все на лице написано!

– И что ты там прочел?

– Макс тебе не нравится. И никогда не нравился.

– Ничего подобного! – стала оправдываться я, чувствуя, как лицо мое заливает краска. Пожала плечами и отвела взгляд. – Я хорошо отношусь к Максу. И буду с ним вежлива. Кстати, когда ты сможешь позировать для моей картины? А то я ее никак не закончу.

– Давай на выходных, – с улыбкой предложил Габриэль. – И еще: пожалуйста, не показывай картину Максу, ладно? Если он увидит меня в образе Иисуса, станет потом припоминать мне это всю оставшуюся жизнь.

– Не переживай, Макс ничего не узнает, – пообещала я. – Картина еще не готова.

«Даже если б и была готова, я никогда не впущу этого типа в мастерскую», – мысленно добавила я.

Боюсь идти домой. Мечтаю остаться здесь, в прохладном кондиционированном помещении, и прятаться до тех пор, пока не уйдет Макс. Но нет, официантка нетерпеливо делает мне всяческие намеки: покашливает и смотрит на часы. Скоро кафе закроют. И тогда, чтобы не бродить всю ночь по улицам, как маньяк, придется идти домой и принять неизбежное – вечер в обществе Макса.

24 июля

Я снова в кафе. Мой любимый столик оказался занят, и официантка посмотрела на меня с сочувствием. Хочется верить, что ее взгляд означал именно это – солидарность. Впрочем, кто знает… Я уселась за другой столик, лицом к стене, не к выходу, как я привыкла, и прямо под кондиционер. Здесь мало света; темно и холодно – как раз по моему нынешнему настроению.

Вчерашний вечер прошел отвратительно. Хуже, чем я ожидала. Во-первых, я не узнала Макса: первый раз в жизни он предстал передо мной не в деловом костюме. В шортах Макс смотрелся довольно комично. Он был весь потный после прогулки от станции, его лысина была красной и блестела, и под мышками расползлись два пятна. Он старался не смотреть мне в глаза. Или это я так избегала встречаться взглядами?