- На сто процентов? – спрашиваешь ты, как будто бросая вызов. Как будто это невозможно. Невозможно узнать тебя настолько хорошо. Как будто хочешь внушить мне мысль, что я могу ошибаться, что ты – обманщик, подделка. Ты эту цель преследовал? Поэтому заявил, что мы не друзья? Потому что уверен, мне никогда не светит понять тебя до конца, тебя и твой чертов сложный великолепный разум, твое серое вещество? Тебе было нужно, чтобы я считал тебя прохвостом, чтобы избежать дальнейших трудностей? Господи. Слишком много предположений.
- Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось, - говоришь ты. Но это уже другое воспоминание. Это что-то вроде извинения, седьмого или восьмого подряд. Не только за те слова у камина, но и за то, что позже ты запрешь меня в проклятой лаборатории и будешь наблюдать, как я от страха теряю рассудок. Когда ты это говоришь, я еще не знаю о предстоящем эксперименте. Я тогда не сложил два и два. Но уже тебя простил. Ты должен был это понять. Я уже прекратил на тебя злиться.
- Я скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось, - это ты мне тоже говоришь.
Игра контрастов, радость и боль – этот номер, эти воспоминания. Все связалось в один тугой узел. Чуть потянет свежевыпеченным хлебом, и вот я здесь. Радостное предвкушение утром, мучительная ночь в одиночестве, рана в груди, сначала крохотная, все разрастается и разрастается, а потом – ночь вместе, и ты сидишь на кровати рядом со мной, ты говоришь, и раны мои затягиваются. Затягиваются от твоих слов.
Оказывается, слова все-таки для меня важны. Действительно важны.
Я отправляюсь в кровать полностью измученный. Наркотик и пережитый ужас меня вымотали. Завтра мы едем домой. Все закончено, ты распутал дело. Все, конец. Мы проснемся утром, позавтракаем и уедем. Мне хочется записать все сейчас. Дело выдалось интересным, я уже предвкушаю комментарии в блоге. Но голова гудит, и все, что мне нужно, – спать. Ты весь вечер бросаешь на меня странные взгляды. Сил анализировать их у меня нет. Ты испытываешь сожаление, искреннее сожаление. Не только за брошенные тобой слова, как я теперь понимаю. Но тогда я этого не знал.
Ты уже переоделся в пижаму. Прошлую ночь ты не спал. Бродил по Дартмуру, наблюдал, анализировал до тех пор, пока ужас не улегся в крови. Ты, должно быть, страшно вымотан.
Но ты все равно аккуратен, твои движения четко выверены. Вешаешь рубашку и брюки. Смахиваешь с туфель пыль, как обычно. Потом подходишь и садишься на мою постель. Ты так близко, что на какую-то долю секунды кажется, что ты собрался меня поцеловать. Выброс адреналина в кровь, сердце колотится где-то в горле. Что? Что ты делаешь, Шерлок? Я не спрашиваю. Ты сидишь на моей кровати. Я смотрю на тебя. Я жду. Чувствую, что вспотели ладони.
Что делать, если ты меня поцелуешь?
Словно вся жизнь вдруг проносится перед глазами. Что мне делать? Смотрю на тебя, в твои глаза. Ты глядишь на меня, как будто я – самое ценное для тебя, как будто сейчас откроешь мне свое сердце. Я знаю, что ты не собирался этого делать, Шерлок. Знаю, что нет. Конечно, мы друзья. Ты был парализован ужасом, знаю. Я тоже это пережил. Хочешь сказать, что любишь меня, по-своему? Я знаю. Я тоже тебя люблю. Мы друзья, мы лучшие друзья. Ты – самый главный человек в моей жизни. Шерлок. Так неужели нам нужно говорить об этом именно сейчас? В голове звучит голос Ирен. Понял я, понял, умолкни уже.
- Нет никакой собаки, - говоришь ты.
Смотришь так серьезно, как будто тебе необходимо меня убедить, как будто это отчаянно важно. Как будто я могу тебе не поверить.
- Знаю, - отвечаю я. Я ее застрелил. Нет больше никакой собаки, ни чудовищной, ни обычной.
- Наркотик все еще у тебя в крови. Если тебя что-то напугает, ты снова можешь потерять голову от ужаса. Тебе нужно твердо в это поверить, Джон. Собаки нет.
- Я верю.
- И никаких других чудовищ на болотах тоже нет, - ты смотришь вниз, на секунду приклеиваешься взглядом к пуговицам моей пижамы. Тебе неловко. Ты чувствуешь вину за эксперименты, за свои слова о том, что я тебе не друг. За то, что причинил мне боль. За что-то еще? Может быть, ты знал, уже тогда знал, что уйдешь из моей жизни вот так. Может быть, ты знал, чем все это должно было закончиться.
Я знаю, что на болотах нет никаких чудовищ. В этом номере только ты и я. Ты и я. Это само по себе достаточно опасно.
- Уверен, что где-то по соседству есть убийцы. С точки зрения статистики, это вполне вероятно, - признаешь ты и снова смотришь мне в лицо. Ты так серьезен. И печален? Похоже. Почему ты печален, Шерлок? Или я всего лишь воображаю это, оглядываясь назад?
- Но я не допущу, чтобы с тобой хоть что-то случилось, - ты произносишь это с такой горячностью. Как будто действительно можешь меня уберечь, как будто в твоих силах предотвратить самое худшее. Что ж, почем мне знать. Возможно, это и правда тебе под силу. И в ту ночь, в ту ночь в Дартмуре, я понимал, это твой способ меня защитить.
- Ты должен знать, Джон, должен мне верить. Я скорее умру, чем допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Я могу обойтись без сна. Я буду рядом.