Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Вновь я опустился на скамеечку перед распятием, прося Господа благословить и направить меня. И опять почувствовал Его присутствие, наполняющее меня силой. Будет ли так всю оставшуюся жизнь? Ведь и манна с небес в пустыне падала лишь по утрам. Не потому ли Иисус говорил ученикам, чтобы они просили только «хлеба насущного»? Я попросил, меня одарили. Что ж, пора идти — венчаться с Анной Клевской.

Кранмер провел брачный обряд. Все было как полагается (за исключением моего оцепеневшего сердца). Зал заполнили придворные, увешанные драгоценностями с ног до головы; их наряды были богато отделаны мехом. Пламя венчальных восковых свечей слегка колебалось на сквозняке. Я надел Анне кольцо с гравировкой: «Да хранит меня Господь», поцеловал ее и назвал своей женой. Но на протяжении всей этой церемонии чувства мои молчали.

Далее последовало традиционное пиршество. За время долгого застолья мы с Анной почти не видели друг друга. Подобно Персею, сражавшемуся с горгоной Медузой, я не смел смотреть на нее, боясь окаменеть до того, как завершатся свадебные ритуалы.

Короткий зимний день подошел к концу, на землю пала тьма. Нам предстояло провести на брачном ложе шестнадцать часов… Что для простых смертных длинная ночь наслаждений, то для короля — тяжкий долг.

Слуги все до единого покинули апартаменты, и мы остались вдвоем. Убранство наших покоев отличалось совершенным великолепием. Огромное ложе застелили шелковыми простынями из Персии, расставленные по углам курильницы источали тонкие ароматы драгоценных благовоний. Подлинной страсти не нужны ухищрения, но, когда она отсутствует, приходится полагаться на их помощь.

Сколько раз в своих грезах я ласкал незнакомых красоток! Я воображал себе сладострастное ристалище, где царит полнейшая свобода и исполняются любые порывы и желания, ибо моя воображаемая дама сердца с радостью приемлет любые игрища. И вот я столкнулся с действительностью: на шелковых полотнищах ширмы колыхалась причудливая тень, там раздевалась Анна. Не умышленно ли она тянет время, или у меня разыгралось воображение? Может, она совсем холодна или испугана не меньше меня?

Скоро от свечей останутся огарки… Я думал, что к этому времени все испытания будут пройдены и закончены. Что же Анна там делает так долго? Я налил один кубок вина, а потом и другой. Пусть затуманится голова, поплывут мысли… Надо было выпить достаточно вина, чтобы заглушить внутреннюю дрожь, но не лишить себя мужской силы — а такая гармония трудно достижима.

Новобрачная вышла из-за ширмы и медленно направилась к кровати. Я двинулся навстречу. В мерцающем свете черты моей жены были неразличимы, да я и смотрел лишь на ее длинные золотистые волосы, раскинувшиеся по плечам блестящими расчесанными прядями.

Анна неловко забралась на ложе. Я последовал ее примеру. Мы посидели рядом на шелковых простынях, глядя перед собой и не смея взглянуть друг на друга.

Она, убеждал я себя, прибыла со своей далекой родины и вышла замуж за чужеземца. Девственница в кровати с мужчиной, проданным в брачное рабство на основании портрета. Как же она, наверное, боится меня! Я, по крайней мере, имел хоть скудное представление о своем выборе; она же не знала ничего. Сердце мое дрогнуло. Мне хотелось утешить кроткую невинную новобрачную…

Зажмурив глаза, я поцеловал Анну и начал ласково поглаживать ее. Не только холод зимней опочивальни, но и природная стыдливость моей молодой супруги требовали, чтобы таинство брака свершилось в темноте и под одеялом. Я задул свечи, стоявшие на ночном столике, и теперь темноту лишь слегка рассеивало пламя горящих в камине дров. Они потрескивали и, казалось, жалобно вздыхали; Анна тоже вздохнула, и напряжение между нами ослабло. Женское тело в моих объятиях стало менее скованным.

Ее ночная рубашка оказалась очень мягкой и теплой, а густые волосы — соблазнительно шелковистыми! Сказать по правде, ужасно приятно вновь держать в объятиях женщину, более того, девственницу. Я робко потянулся к украшенному вышивкой вороту… Но вместо упругой и высокой девственной груди наткнулся на вялые припухлости. Эта женщина давно пережила пору расцвета! Потрясенный, я отдернул руку, испуганно вскрикнув. Анна вздрогнула, и я почувствовал, как она сжалась и отвернулась.

Невероятно! Я подумал, что обманулся, должно быть просто случайно коснувшись подушки. Я обнял ее, пытаясь повернуть ко мне лицом, и мои пальцы погрузились в мягкое, дряблое и дрожащее желе… ее живота.

— Вы солгали! — воскликнул я. — Вы гораздо старше, чем говорите, у вас увядшее тело! Меня обманули!

Она соскочила с кровати, испугавшись моей напыщенной английской тирады. Какое жульничество! Я спрыгнул следом и сорвал с нее все покровы, за которые она хваталась, как утопающий за соломинку, обнажив плоть своей нареченной во всем ее безобразии. Усохшие, опавшие груди, обвисший жирный живот с морщинистой кожей…

— Тьфу! — с отвращением воскликнул я.

Она глянула на меня, прищурив глаза.