Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

Проснувшись до рассвета, я обнаружил, что огромный Уайтхолл погружен в задумчивое безмолвие, в размышления о бренности бытия. Просители и плакальщики разъехались, а очевидцы и стражники удалились на покой; солнце еще не встало. Смерть вступила в свои права, смерть правила королевством.

Что же поделывают сейчас искатели завещания? Нашли ли они его? Каково его содержание? Может, они разбежались, чтобы сообщить последние новости? Или решили придержать их до поры, как проигрывающие картежники козырь в надежде на чудное спасение, на благосклонность фортуны? Сами разворачивают ее скрипящее колесо? С них станется.

Я пошел в королевские покои. Теперь придется стучать — Гарри уже не мог радушно принять мою персону. Капитан лейб-гвардейцев остановил и обыскал меня.

— Какому безумцу вздумается идти с оружием к мертвецу? — спросил я скорее удивленно, чем сердито.

— Не забывай, что злодеи только и мечтают осквернить королевские останки, — ответил он. — За прошедший час у жаждущих проститься с королем я изъял не только горящие светильники, но и множество серебряных спиц, ножей и хитроумных инструментов для вырезания сердца. Некоторые придворные явно связались с нечистой силой… иначе как же они узнали о кончине короля? О ней пока не объявили, опасаясь, что французы, узнав о нашем смятении и расстройстве, опять начнут войну. А Совет соберется только сегодня вечером.

— Зачем?

— Будут, небось, обсуждать церемонии похорон и оглашения завещания.

— Значит, им удалось найти его?

— А что, разве оно потерялось?

Он выглядел смущенным.

Что ж, именно так они могли заявить. Завещание потеряно. Или король не успел дописать его. Тем самым, выиграв время, советники дополнят его выгодными им распоряжениями. О боже, в стране воцарится хаос!

— Мне ничего не известно ни о завещаниях, ни о совещаниях, — произнес я самым угодливым тоном, — я хочу лишь отдать дань уважения и помолиться о спасении души возле моего покойного короля. Скажите мне, где он сейчас?

— В королевских покоях. Церковь еще не успели подготовить для траурного приема. И пока он будет покоиться при полном параде здесь, — пояснил капитан, пропуская меня.

За остаток ночи с Хэлом успели кое-что сделать: тайно перенесли из опочивальни, изъяли внутренности и пропитали целительными растворами. Сейчас его тело, набальзамированное восточными снадобьями, лежало в каком-то хлипком гробу. Его накрыли тяжелым черным бархатом. И водрузили на шаткие подпорки. Никто не готовился к такому исходу. Государственной изменой считалась сама «мысль о возможной смерти короля», поэтому никто не позаботился даже о самом простом похоронном реквизите. Подставка гроба выглядела ужасно ненадежной, но никто не мог заблаговременно сколотить ее из-за боязни быть уличенным в измене — тайные агенты, оставшиеся от армии Кромвеля, были вездесущими.

По залу струились солнечные лучи. Я коснулся нелепого подобия гроба. Все здесь выглядело на редкость топорным, лишенным и намека на величие. И я тут не мог помочь ни словом, ни делом. Выходит, я лишь присоединился к толпе любопытствующих. Отвращение к самому себе заставило меня уйти.

* * *

Позднее мне рассказали, что «чиновники» (какие чиновники?) устроили все с подобающим пафосом. Вокруг гроба установили восемь свечей, провели мессы и погребальные обряды, а капелланы и советники присутствовали на продолжительных бдениях.

За стенами дворца, где никто не ведал о таком официальном почтении, королевство трепетало, а солдаты из кожи вон лезли, изображая моральную стойкость. Нет, не стоит быть слишком циничным. По правде говоря, все службы провели должным образом, а девятилетнему королю обеспечили надежную защиту… особенно от старших сестер, которые заявили о своих правах на трон.

* * *

Тут уместно будет сделать небольшое отступление ради комментариев к противоречивым версиям «очевидцев» событий, якобы происходивших у смертного одра. Согласно протестантской версии, король Генрих мечтал создать великое просвещенное государство, в котором победит обновленная религия. В рамках данной интерпретации Генрих намеренно приставил к Эдуарду протестантских наставников и поделился своими планами с Марией, призвав ее к своему смертному ложу и сказав: «Будьте матерью Эдуарду, на вид он еще совсем ребенок». Приобщившись к святости на пороге смерти, он поручил Марии защищать брата, уничтожил Говардов, ибо эти католические сорняки могли лишить солнечного света росток религиозной приверженности Эдуарда, и назначил управляющий совет, дабы юного короля до достижения им зрелости опекали наставники и защитники. Генрих предусмотрительно вычеркнул смутьяна Гардинера как из списка советников, так и из своего завещания. «Этот упрямец слишком своеволен и не годится в учителя моему сыну, — будто бы проворчал король. — Несомненно, если бы я включил его в завещание, то он обременил бы всех вас и никто не сумел бы укротить его норов. Даже не знаю, как мне удавалось направлять его деяния в нужное мне русло. Вам с ним никогда не совладать».