Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен

— Я желаю, чтобы грехи мои помогли вам всем укрепиться в вере и проникнуться благой вестью. Ибо если бы я жил по евангелическим заветам… если бы праведные слова мои не расходились с делом… то мне не пришлось бы сейчас стоять перед вами.

Он еще долго уговаривал слушателей блюсти закон Божий.

Но слушателей не интересовали его увещевания, они постоянно слышали это от монахов или придворных проповедников. Да и притащились они сюда не ради религии, а ради кровавого зрелища.

— Я ничем не погрешил перед королем, — вдруг вызывающе заявил Болейн. — Сейчас не время повторять причину, по которой меня осудили. Да и вам не доставит удовольствия слушать мои оправдания, — дерзко бросил он, лишая их ожидаемого развлечения. — Я прощаю всех вас. И… Боже, храни короля!

С тем же успехом он мог насмешливо показать нам язык. Непристойное приветствие ознаменовало его прощанием с этим миром. Топор опустился на плаху, и его голова отделилась от тела.

Погожим майским днем похоронные дроги быстро увезли пять гробов, и раздосадованные стервятники улетели ни с чем.

* * *

Казнь Анны назначили на следующий день. Но к изумлению Генриха, французский фехтовальщик еще не прибыл, поэтому исполнение приговора пришлось отложить. Хотя отсрочка пришлась кстати, поскольку в тот день над Лондоном разразилась страшная гроза со штормовым ветром.

Анне предстояло расстаться с жизнью в стенах крепости на зеленой лужайке прямо под ее покоями. Эшафот сколотили низкий, дабы любопытные горожане не могли увидеть, что происходит в Тауэре, и разрешение присутствовать на казни получили от силы три десятка влиятельных особ. Придворные мечтали о столь исключительном зрелище. Но круг свидетелей смерти преступницы ограничился лорд-канцлером, тремя герцогами (Норфолком, Суффолком и Ричмондом), Кромвелем и членами Тайного совета, к коим присоединились лорд-мэр Лондона, шерифы и олдермены. На зубчатых крепостных стенах стоял канонир, ему надлежало возвестить горожанам о кончине королевы выстрелом пушки.

Король не пожелал почтить своим присутствием сие событие. Так же как Кранмер. И ни один из Сеймуров.

* * *

Последнюю ночь Анна провела в смятении, без сна, молясь и распевая песни. Она сочинила длинную траурную балладу для лютни — ведь брат уже не мог прославить свою злосчастную сестру. Она вознамерилась увековечить свою память, поэтому написала и положила на музыку следующие строфы:

О смерть, убаюкай мой слух,
Даруй мне сладость сна,
К чему страдать душе от мук,
Коль чиста и безгрешна она.
Лети, погребальный и скорбный плач,
Ведь завтра поднимет свой меч палач;
О да, я должна умереть,
И рок мой неумолим,
Так буду о смерти петь!

Кто выразит всю мою боль,
Увы! Она пронзительнее огня!
Но песня грустная заполнила юдоль,
И жизнь моя бескрылая томится
В бездушном мире каменной темницы!
Достойны скорби вечной те напасти,
Суров и горек мой земной удел,
О как же горек вкус несчастья.

Прощайте, радостные дни,
Привет, терзания и муки,
Вы разорвали сердце мне,
Перо уже не держат руки.
Пора, пора накинуть смертный плащ,
Уж отзвенел мой скорбный плач,
И меч над головой занес палач,
О да, близка моя смерть,
Печален и страшен путь,
Так буду о смерти петь!

Злорадные и лживые наветы
Покрыли мое имя черной грязью,
И мне нечего сказать в ответ им.
Раз так несправедлив мирской судья,
Прощайте, радости, прощайте, все надежды:
Молва забросила в костер судьбы поленья,
И лживый хор мои закроет вежды,
Но я невинна и полна небесного смиренья.