Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает

Когда я пришел в ОВИР и обратился к сотруднику в приемной, он посмотрел на меня с удивлением и спросил, есть ли у меня приглашение от родственников. Вместо ответа я протянул ему документ, который мне выдали в посольстве. Он усмехнулся: «Это просто бумажка, она для меня ничего не значит. Вам нужно приглашение от прямых родственников. Если у вас такого приглашения нет, вы не можете подать заявление с просьбой о выезде в Израиль». Я не стал с ним спорить, только спросил, кому я могу подать апелляцию.

Советские чиновники нормально воспринимали подобные требования. В странах со сложной бюрократической системой всегда была возможность для апелляций и жалоб. В этом смысле израильская бюрократия стала сюрпризом для многих репатриантов из СССР. Когда они пытались выяснить, кому и на кого можно жаловаться, израильские чиновники удивлялись: «О чем это вы? Жаловаться некому». В Израиле каждый чиновник обычно представляет собой последнюю и высшую инстанцию. Советский гражданин всегда знал, что может пожаловаться начальству вплоть до главы правительства. Тогда мне сказали, что ОВИР районный, поэтому я могу подать жалобу в городской ОВИР.

Я обратился в московский городской ОВИР, но там даже говорить со мной не захотели. Мне сказали, что этот вопрос находится в компетенции районного ОВИРа. «Мы не принимаем заявлений от частных лиц, вам здесь нечего делать» – таков был вердикт. Я спросил, где ОВИР Советского Союза, и мне выдали адрес. Я написал жалобу, что у меня не принимают заявление, приложил к ней документ, полученный в посольстве, и отправил письмо во всесоюзный ОВИР. Так мое заявление на выезд в Израиль приняли не в обычном порядке, а как жалобу-апелляцию.

3

После того как я подал жалобу во всесоюзный ОВИР, то рассказал обо всем родителям. Они вернулись с работы, мы все сидели в кухне. Я сказал, что был сегодня в израильском посольстве. Если бы я сообщил, что через пять минут в дом зайдет инопланетянин, шок был бы меньший. Не веря ушам своим, отец попросил меня повторить. Я снова сказал, что был сегодня в израильском посольстве. «Зачем?!» – воскликнул отец. Я объяснил, что уже бывал там. Отец был в шоке: «Кто позволил тебе войти?» Я объяснил, что несколько раз мне пытались не позволить, а теперь разрешают. Он продолжил расспросы: «Чего ты хотел?» Я сказал, что интересовался возможностью выезда в Израиль. Это повергло моих родителей в полный шок, и отец не нашел ничего лучше, чем спросить: «Что ты будешь там делать?» Я ответил, что собираюсь там жить, как все остальные израильтяне. «Что ты знаешь об Израиле? Разве ты сможешь там продолжать учиться? Или работать? Ты не знаешь ни языка и вообще ничего. Как ты там будешь жить?!» – продолжал отец, уже в полном отчаянии. Я сказал, что пока не знаю деталей. Отец воскликнул: «Разве так отвечает серьезный человек?! Ты хочешь поехать в незнакомую страну, о которой ничего не знаешь, а когда тебя спрашивают, тебе даже нечего ответить». Я сказал, что мне неважно, как я буду там жить и как устроюсь. Живут же там люди, больше двух миллионов, и я хочу жить точно так же, как живут они.

После этого беседа уже продолжалась более спокойно, хотя напряженность сохранялась. Беседа запутавшейся советской еврейской семьи, которая пришла в ужас оттого, что их сын собирается поломать себе жизнь. Я показал им брошюры из посольства, но это только подлило масла в огонь. Родители спросили: «Разве не опасно держать у себя такие материалы?» Я ответил, что в этих материалах нет ничего антисоветского, здесь вообще не упоминается Советский Союз. Что может быть противозаконного в книжке на иврите? Родители спросили, учу ли я иврит. Я ответил, что изучаю язык по самоучителю. Я действительно начал заниматься ивритом. Это было непросто, поскольку я никогда не слышал живого языка. Несколько раз я ходил в синагогу, но молитвы были непонятными – ведь, кроме всего прочего, они читались в ашкеназском произношении. После этого разговора жизнь дома изменилась. Родители пытались убедить меня в том, что я делаю ошибочный шаг, который нанесет огромный вред мне и всей нашей семье – в особенности будущему моих младших брата и сестры. Однако для меня жизнь продолжалась только в одном направлении и крутилась вокруг единственной оси: посольство Израиля – советские власти, и я посередине. Тогда я не только учился, но и работал младшим инженером в научно-исследовательском институте, чтобы помогать родителям материально. Я не мог позволить себе учиться и не работать. Семья из шести человек, из которых трое – дети, была довольно редким явлением для Москвы, особенно среди евреев.

Через некоторое время я получил приглашение в ОВИР. Там мне объяснили, что мое заявление противоречит установленным правилам и инструкциям. Власти не могут удовлетворить мою просьбу, поскольку у меня нет родственников в Израиле, а выезд в Израиль разрешается только тем, у кого в Израиле прямые родственники. Поскольку я родился в СССР, моя семья здесь, и у государства нет никаких оснований разрешить мне выезд.