Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает

Я ломал голову над тем, что мне теперь делать и какие дальнейшие шаги предпринять. Мне приходили в голову самые смелые идеи, но я понимал, что крайние меры могут вызвать ответную реакцию со стороны властей. Было ясно, что они не позволят мне выехать из страны обычным образом. Значит, мне придется поставить власти в такое положение, когда они не смогут игнорировать мои действия и будут вынуждены сделать одно из двух: либо меня выпустить, либо посадить в тюрьму. Если я соображу, как спланировать все таким образом, что мой арест будет невыгодным для них, тогда появятся шансы, что меня выпустят.

Тем временем продолжалась бюрократическая канитель: апелляции, отказы и снова апелляции. Было очевидно, что этот порочный круг нельзя разорвать без радикальных шагов с моей стороны. Я начал подумывать об отказе от советского гражданства. Этот вариант представлялся мне наиболее эффективным – как с принципиальной точки зрения, так и с точки зрения общественного резонанса. С одной стороны, в этом нет нарушения закона, с другой стороны – это очень мощный общественный протест, беспрецедентный для Советского Союза. Осталось выбрать подходящий момент.

На Ближнем Востоке обстановка накалялась и дело шло к войне, а в Москве тем временем проходила международная выставка продуктов питания. Каждый день я приходил в израильский павильон. Когда я пришел туда на официальный прием, устроенный израильской делегацией, то услышал, что Гамаль Абдель Насер, президент Египта, перекрыл Тиранский пролив. Инстинктивно я понял, что блокирование пролива означает объявление войны. Я спросил Герцля Амикама, правда ли это, и он сказал, что так и есть. Тогда я спросил, значит ли это, что будет война, он ответил: надеюсь, что нет, но, скорее всего, войны не избежать. До этого он рассказывал мне об армии и военной силе Израиля, поэтому я не опасался, что арабские страны могут победить. Я верил в Израиль, и эта вера наполняла меня преувеличенной уверенностью в военной мощи еврейского государства. Кстати, на том приеме был министр труда Игаль Алон, который находился в СССР с визитом.

Через несколько дней началась война. Таким образом, моя личная борьба оказалась связанной с международными событиями: война обострила отношения между СССР и Израилем. 11 июня 1967 года, когда израильская армия захватила Голанские высоты, СССР объявил о разрыве дипломатических отношений с Израилем. В тот же день я сказал себе: раз Советский Союз разрывает отношения с Израилем, я разрываю отношения с Советским Союзом. Я поехал в приемную Верховного Совета. Согласно Конституции, только Верховный Совет мог лишить советских людей гражданства. В приемной сидели люди, которые писали и подавали заявления. Большинство обращений содержали просьбы об амнистии для заключенных родственников. Я сел в стороне и полтора часа составлял письмо, в котором сообщал о своем желании отказаться от советского гражданства. Я написал заявление и сделал копию. Письмо вложил в конверт и передал его служащей. Копию вложил в другой конверт и отправился в израильское посольство.

Возле посольства проходила демонстрация с участием арабских студентов и советских граждан. Там было много милиционеров, некоторых из них я уже знал в лицо. Когда я попросил пропустить меня, они ответили, что приема нет, дипломатические отношения разорваны, посольство закрыто, израильтяне уезжают. Я спросил, кто будет представлять Израиль в дальнейшем. Милиционеры не смогли мне ответить. Я решил отправиться в американское посольство, чтобы передать письмо об отказе от советского гражданства в Комиссию ООН по правам человека. Моей целью было сообщить на Запад о своем существовании на случай, если со мной что-либо случится. Я рассчитывал, что, может быть, ООН решит вмешаться. Люди, живущие в изоляции от внешнего мира, часто бывают наивными. Оставалась одна проблема: проникнуть на территорию посольства США. Я знал, что там охрана намного более жесткая, и все-таки решил воспользоваться схемой, которая себя оправдала в случае с посольством Израиля: предварительный осмотр местности с противоположной стороны улицы.

Тротуар напротив американского посольства был широким – почти двадцать метров. Мне удалось понять, каков порядок входа в посольство. В здании посольства было две подворотни, через которые машины въезжали в посольство, отделенные от тротуара клумбой. Расстояние между тротуаром, по которому шли прохожие, и подворотнями здания посольства составляло примерно десять метров. Дорога, ведущая к подворотням, равнялась ширине автомобиля плюс метр. Соответственно, расстояние, которое проходил милиционер от одного края подворотни до другого, было короче и равнялось примерно трети расстояния, которое мне нужно было пробежать. Для того чтобы проникнуть в посольство, мне нужно было быстро рвануть с места, а милиционеру достаточно было повернуться и сделать три-четыре шага, чтобы схватить меня. И все же я решил рискнуть.