Таковы были традиционные методы «Натива» с первых дней его основания, еще со времен первых израильских грузовых судов, которые приходили в СССР с партиями апельсинов. На этих судах всегда находились сотрудники «Натива», которых включали в состав экипажа, или же просто кто-то из команды, который выполнял наши задания. На протяжении всей истории «Натива» почти не было израильской делегации, прибывшей с визитом в Советский Союз, в которой не было сотрудников «Натива» или тех, кто работал для нас. Так было с делегацией на фестиваль молодежи, со спортивными делегациями, научными и другими. Но в этот раз активисты встретились с другим типом работников «Натива», с совершенно другой формой работы. Намного более агрессивные, более инициативные, гораздо лучше знающие и понимающие их и условия, в которых они находятся. Конечно, евреям стало быстро известно, кто я, и это только облегчило наши дальнейшие контакты и взаимоотношения. По моему мнению, у них было ощущение, что возможности контакта и взаимопонимания между ними и мной были намного лучше, чем с другими.
Мы начали обосновываться на месте, создавая инфраструктуру для еврейской деятельности и ее расширения, на этот раз при нашем участии и под нашим руководством. Постепенно нарабатывались связи и с нееврейскими структурами, местными организациями и учреждениями, общественными, государственными и другими. Однажды, когда мы приехали на встречу с евреями, один из активистов сказал, что приехал кто-то из провинции и привез старый свиток Торы и просит переслать его в Израиль. Он не может увезти его обратно, это слишком опасно. Из-за опасения прослушивания мы вели нашу беседу, переписываясь. Оставить Тору в квартире было не менее опасно: внезапный обыск – и ее хозяин отправляется в тюрьму. Группа наружного наблюдения ФСБ, которая обычно сопровождала нас, ждала нас на улице, и я не заметил, чтобы она проявляла необычную активность. Я вложил свиток Торы в сумку, в которой принесли на встречу литературу. Мы быстро закончили встречу, распрощались, я вышел с одним из членов делегации, который сопроводил меня к машине. У нас было железное правило, что за пределами гостиницы и посольства ни один сотрудник «Натива» не передвигается в одиночку, всегда с ним должен быть кто-нибудь из делегации. Если все сотрудники «Натива» были заняты, мы брали в сопровождающие представителя Министерства иностранных дел или офицера безопасности делегации, который сопровождал меня в этот раз. Мы были хорошо знакомы много лет. По дороге я сказал ему, что мы едем в посольство и чтобы он не говорил ни слова и не задавал лишних вопросов, пока мы не войдем в здание. Мы сели в машину, я проверил, что «наружка» следует за нами, и поехал по обычному маршруту в направлении гостиницы. Когда мы подъехали к повороту, ведущему к ней, я нажал на газ и понесся по улицам со скоростью больше ста километров в час. Я видел, что ребята из «наружки» растерялись, не понимая, что происходит, а когда разобрались, я уже был далеко. Они тоже нажали на газ, но я в считаные минуты уже был на улице у посольства. Я быстро въехал на территорию посольства, милиционер, видя, что мы приближаемся, открыл нам ворота. Я видел, что «наружка» остановилась на углу улицы. Я взял сумку, вошел в свой кабинет и запер Тору в шкафу. С чувством радостного облегчения я вышел из посольства и поехал в гостиницу со своим «обычным сопровождением». Я знал, что нарушил инструкции, но не мог чисто по-человечески да и в качестве представителя Израиля оставить Тору. Иначе терялся весь смысл нашей работы в качестве представителей еврейского государства. Я никогда не пожалел, что поступил именно так.