Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает

Мой командир Эхуд Барак был одним из лучших командиров, обладающих огромными знаниями и опытом проведения спецопераций. Прекрасной квалификацией обладали и другие служившие с ним спецназовцы. Я не мог понять, почему этих людей не использовали в соответствии с их способностями и профессиональной подготовкой. Почему Ишай Изхар должен был выискивать возможность участвовать в бою? Почему Амитай Нахмани был убит в составе полковой разведки при атаке аэропорта Фаид? Почему Эхуд Барак должен был воевать как командир танкового батальона? Во время войны практически не проводились спецоперации, и большинство этих людей сражались как обычные солдаты и офицеры. Во время обучения в офицерском училище все курсанты, и мы в том числе, отрабатывали налеты на базы ракет ПВО и их уничтожение. Когда мы были на Западном берегу, я никак не мог понять, почему такого рода операции не проводятся, почему прекрасные способности и военная подготовка этих бойцов так и остались невостребованными? Разумного объяснения этому нет. Я видел в этом не только свидетельство неразберихи и замешательства высшего военного командования, но и еще одно свидетельство низкого уровня военного мышления и готовности к войне.

Только когда я вернулся домой, я столкнулся с тем, что называлось «войной генералов». Приехав в отпуск, я был удивлен рассказами окружающих о том, как Арик Шарон и его дивизия форсировали канал и тем самым решили исход войны. Тот, кто сражался на Южном фронте, знает, что форсирование канала не было личной инициативой того или иного командира дивизии. Форсирование канала было поручено дивизии Шарона не потому, что он ею командовал, а потому, что ее дислокация и возможности больше соответствовали ситуации и оперативным планам. С тем же успехом форсирование канала могло быть возложено на дивизию Брена или любую другую. А другая дивизия, пройдя через ее порядки, вела бы бои на Западном берегу канала в направлении Суэца. Я любил Арика и всегда считал его одним из способнейших командиров израильской армии, но это не было слепым обожанием. Я знал, что, если бы прислушались к его советам и попытались форсировать канал в те сроки, которые он требовал, наша армия потерпела бы сокрушительное поражение. В тот момент у нас не было возможности форсировать канал и удержаться на его Западном берегу до наведения мостов. Меня раздражало циничное использование придворного журналиста и распространение слухов, которые не соответствовали действительности. Война генералов только приоткрыла то уродливое явление, которое тогда только начало развиваться, а с годами получило широкое распространение в армии и в обществе. Это явление угрожает самой нашей жизнеспособности и возможности бороться с одной из самых больших наших проблем – уходом от ответственности. Уход постыдный и позорный, сопровождаемый, как правило, ложью и клеветой на других.

Тогда я еще не решался углубляться в своих размышлениях о тревожных и опасных тенденциях, которые обнаружились во время войны. Возможно, я просто боялся потерять свою мистическую веру в израильскую армию, государство и его ценности. Я все еще был новичком в Израиле и не обладал достаточной уверенностью, чтобы прийти к тяжелым выводам. Только спустя годы я понял, сколь разрушительны были эти явления.

Война изменила Ближний Восток и Израиль, независимо от наших ожиданий. После войны меня продержали как резервиста в рядах действующей армии до мая 1974 года. Думаю, что я был одним из последних демобилизовавшихся резервистов. Я был мобилизован на 273 дня. Причина была прозаической – мне сказали, что как мобилизованного офицера запаса меня могут держать, сколько потребуется, а офицеров-контрактников положено отпускать после окончания срока контракта. Получилось, что мои товарищи-контрактники демобилизовались, а я, будучи офицером запаса, остался служить. В те дни я размышлял о том, что нахожусь в стране уже пять лет и основная часть моей израильской жизни, более трех с половиной лет, прошла в армии. Война стала итоговым этапом моего вживания в страну. Я, правда, был плохо знаком с жизнью на гражданке, но, тем не менее, по своим ощущениям, мыслям и в какой-то мере и менталитету стал таким же, как и мои друзья, которые родились или давно жили в Израиле. К моим характеру и личности, сформированным в Советском Союзе и закаленным в борьбе за выезд в Израиль и после приезда в Израиль, добавилось что-то еще, очень важное: война Судного дня и служба в израильской армии. Война отрезвила меня, как и многих других, и избавила от почти фанатичной идеализации государства, его государственного и военного руководства.

Но вот что меня поразило и огорчило: мой годовалый сын Шарон, который был ко мне очень привязан, не узнал меня, когда я вернулся с войны, – он испугался и заплакал, стоило мне взять его на руки.

21