– Она, конечно, гений. Не отрицаю, – вздыхает доктор Данн. – Талант, который рождается раз в столетие. Коделл начинала как хирург и привнесла радикальные изменения в эту область. Я слышала, что она занялась психиатрией из любви к преодолению трудностей и уже успела оставить… заметный след.
– Вот именно, – смущенно произношу я, стараясь говорить как можно деликатнее. – Я слышал о ней только хорошее.
– Еще бы, – сквозь зубы цедит доктор Данн.
– Что вы имеете в виду?
Доктор мнется, понимая, что ее истинные чувства вырвались наружу. Наконец она отвечает, и в знакомых спокойных интонациях угадывается скрытое раздражение.
– Лишь то, что… понятие «частная практика» у доктора Коделл превращается в нечто совершенно закрытое.
– Полагаете, у нее там творятся нехорошие вещи?
– Понятия не имею. В том-то и дело. – Доктор Данн на мгновение задумывается. – Так, значит, она работает с горем?
– В брошюре написано, что у нее есть эта программа. Имеются прекрасные отзывы.
Доктор Данн берет со стола раскрытую записную книжку в кожаном переплете, захлопывает и кладет рядом с собой. Когда она снова смотрит на меня, в ее глазах появляется другое выражение.
– Хочу сказать прямо, Артур. На мой взгляд, прерывать лечение сейчас – плохая идея.
– Это только на две недели и… когда я общался с бывшим пациентом Коделл…
– Кажется, его зовут Монти Хан?
– Да, верно. Он говорит…
– Еще бы, – отзывается доктор Данн. – У нее новаторское мышление.
– Так ведь это хорошо, разве нет?
– Но ваша проблема не нова, Артур, – почти грустно замечает доктор Данн. – Она стара как мир. Как только люди научились любить друг друга, мы также научились скорбеть. Нет никаких хитрых уловок, панацей, и, что бы ни говорил Монти Хан, некоторые состояния поддаются лечению не до конца. Некоторые вещи делают нашу жизнь ярче. Вряд ли на данном этапе вашего восстановления стоит пытаться силой выжать результат, которого попросту… не должно быть.
Я вяло киваю, глядя в окно на старинные особняки Белгравии, мимо которых движутся редкие пешеходы. Глаза застилают подступившие слезы.
– А все-таки, если бы лечение существовало… – тихо говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Если бы лечение
Я слышу, как доктор Данн медленно откидывается на спинку кресла, и заставляю себя посмотреть ей в глаза. Я вдруг чувствую, что у меня больше нет сил. Я раздавлен. Глаза снова наполняются слезами, пара капель предательски стекает по щекам.
– Хочу, чтобы вы знали… Я собираюсь продолжать лечение у вас. Просто… мы заморозим наши сессии, пока я… пока я буду в отъезде.
– Артур…
– Я очень ценю все, что вы для меня сделали, – с нажимом продолжаю я, страшась того, что может случиться, если замолчу. – Надеюсь, вы знаете, что я… м-м… не разделяю ничьих мнений… Я правда очень вам признателен…
– Артур, пожалуйста, не спешите! Подумайте…
– Я просто хочу, чтобы это
Доктор Данн смотрит на меня с видом человека, проигравшего битву. Впервые вижу ее такой. Я ожидал чего-то подобного два месяца назад, когда вышел из больницы, однако тогда доктор Данн излучала уверенность. Именно сегодняшнее мое заявление лишило ее надежды и по-настоящему обеспокоило.
– Я просто хочу, чтобы это закончилось, – тихо, но решительно повторяю я.
– Ну что же… – Доктор Данн берет себя в руки, оставаясь профессионалом до конца. – Я всегда на связи.
– Конечно. Спасибо. Я знаю.
Доктор Данн бросает взгляд на свои смарт-часы. В ее очках отражается тусклый белый экранчик. Затем она смотрит на меня, даже не пытаясь облегчить мое чувство неловкости традиционной прощальной улыбкой. Доктор Данн не скрывает своего отношения к тому, что произошло. Она с молчаливой стойкостью принимает мое решение, но не разделяет его.
– У нас остается мало времени, вы хотите еще что-то обсудить?
– Я… Нет… Спасибо, доктор Данн. Мои помощники утрясут расписание. Уверен, скоро все наладится.
Я аккуратно кладу подушку на диван. Я почему-то не в силах поднять глаза. Стою, сгорбив плечи, – пустая человеческая оболочка – и с тяжелым чувством жду прощального напутствия доктора Данн.
– Надеюсь, она действительно заслуживает все эти отзывы.
Не знаю, нарочно ли так поступила доктор Данн, но семь слов, сказанные ею на прощание, крутятся у меня в голове, пока я еду домой. Они прячутся в шуме лондонских улиц, отдаются эхом в моей голове, когда я прислоняюсь лбом к двери квартиры. При всей искренности этих слов, содержащийся в них намек вызывает во мне нарастающую обиду. Я захлопываю за собой дверь, без сожалений оставляя комментарий доктора Данн снаружи.
Пару мгновений я просто не двигаюсь, погружаясь в холодную тишину квартиры. Потом бреду по темной прихожей, и с каждым шагом моя энергия утекает, словно воздух из невидимой дырочки. Рука тянется к выключателю, промахивается и безвольно падает, не предпринимая новой попытки.