Безнадёжная любовь

Аня угадала его сразу, но, непостижимо почему, поверила ему с первого взгляда, зная, что он циник и подонок. И он вдруг испугался разрушить ее доверие, хотя, ощутив себя искренним и простым, совершенно обалдел и злорадно поспешил открыть свое черное нутро. Опять же, почему она не отвернулась от него тогда? Она пришла сама, вынесла все его идиотские замечания. С ним давно никто не нянчился, принимая его, как есть, не жалел и не гладил по головке. Почему ему, пресыщенному в сексуальных похождениях, она стала желанней всех, опытных и изощренных? Но когда Лола предположила, что он влюблен, Богдан изумился.

Он не искал определения тому, что происходило с ним. Зачем? А «он» и «влюблен» вместе – действительно звучало невероятно. Он прекрасно знал, что такое ненависть и страх, игра и обман, похоть и страсть, но «влюблен»… Просто, ему было светло, легко и тепло, как и полагалось в субтропическом климате. Пока она не уехала.

То было странное прощание, без поцелуев и объятий, без эмоций и лишних слов. Они в последний раз заглянули друг другу в глаза и разошлись. И уже вечером того же дня он с легкостью нашел себе девушку, жаркую, страстную, нетерпеливую. Она, не отпуская ни на секунду, увлекала его за собой, и его рубашка едва не осталась где-то на улице. Она успела ухватить ее за край, аккуратно и точно, двумя пальчиками, потянуть через порог и оставить тут же, у дверей.

Он вернулся под утро, увидел в своей необычной постели спящую Лолу, досадливо выругался, чуть шевельнув распухшими губами, отыскал Чоню и договорился с ним о временном обмене местами. Услышав о Лоле, тот, слишком понимающе для только что разбуженного рассматривавший приятеля, весело хихикнул и галопом помчался по коридору, совершенно не боясь перспективы быть безжалостно придушенным разъяренной девицей, когда та проснется и обнаружит подмену. Но Лола не стала тратить силы на Чоню, она сразу взялась за Богдана.

Очнувшись от сильного толчка, он тут же услышал о себе массу приятных вещей: что он тварь, скотина, ну, и тому подобное. Лола трясла его, как тряпичную куклу, а он устало смотрел мутными и сонными глазами, и только когда она наконец замолчала, коротко и ярко направил ее по многообещающему пути, получил по физиономии, и, ни капли не смущенный, опять преспокойно заснул, уже сквозь сон почувствовав, как Лола на прощание пихнула его ногой и презрительно проговорила, словно плюнула: «Падаль!»

Он не обиделся. А когда проснулся, бурная ночь с незнакомой девицей и полное встрясок и опасностей утро виделись ему где-то за границами реальности. Зато настоящее предстало до невозможности явным.

Хорошо, почти сразу же попался Лесик с сигаретой (всем известно, что время от времени покуривает Лесик), и после коротких переговоров, состоящих из минимума слов и фраз – «Еще есть? – Нет. – Дай, а?» – оказавшись счастливым обладателем заветного предмета, он жадно затянулся. И его понесло. А как иначе назвать то, что он пытался совершить потом?

Откопав в груде одеял свою куртку, он резким движением расстегнул «молнию» на внутреннем кармане, нашарил в матерчатой глубине небольшой, легонький ключ и пустился в путь по дороге, давно заросшей чертополохом и крапивой в его памяти.

Вот! Улица как улица, дом как дом. Он поднялся по лестнице на пятый этаж, разжал ладонь, ухватил пальцами ставший теплым ключ, но так и не донес его до замочной скважины.

Дурак!

Богдан помнил и это. А еще помнил, как упрямо брел по обочине дороги, даже не пытаясь тормознуть «попутку», и вдруг уловил легкий шорох колес, увидел знакомое лицо за стеклом остановившейся рядом машины и почувствовал не то, что радость, непонятное облегчение и безразличие, хотя должен был испытать нечто противоположное.

Он неспешно уселся, хлопнул дверью и сквозь тарахтение включаемого мотора услышал:

– А я уже собирался тебя искать. И, надо же, так удачно встретил. Как дела?

Обычные приветливые слова, но во вроде бы безмятежном, спокойном голосе проскакивали напряженные нотки, а в твердом уверенном взгляде читалась тревога.

– Паршиво, – честно признался он, понимая, что врать, конечно, можно даже самому себе, но сейчас самое неподходящее время для игр, и равнодушно пояснил: – Я, вообще-то, еще держусь, но самому мне уже не завязать, – он насмешливо скривил губы. – Так что, если хотите мной пользоваться, сначала приведите в порядок.

И все последующее помогло ему позабыть о глупой, наивной девчонке, об очередном банальном курортном романе. А как еще можно было охарактеризовать случившееся?

Но однажды верный друг Чоня многозначительно сообщил о своей случайной встрече, усиленно делая вид, якобы не находит в ней ничего важного (а он-то почему помнил?), и уставился в упор, стараясь повнимательней разглядеть реакцию. Богдану пришлось пожать плечами, вроде бы: «Ну и что? Ну и ладно!», а самого тут же потянуло. На пять ли лет назад или куда-то еще. Каприз. Конечно, каприз. Вспомнив, увидеть вновь, не думая: «зачем?» не ища причин. Просто, посмотреть. Из любопытства.