Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты

Подобные взгляды находили отклик к Италии. Столкнувшись с потоком чернокожих африканцев, итальянцы в эпоху Ренессанса с готовностью стали считать их примитивными варварами, хотя и признавали религиозное родство с ними. Для того чтобы представить чернокожих нецивилизованными простаками, не способными встать вровень с белым большинством, использовались всевозможные стереотипы. У португальцев появилась метафора «счастливого чернокожего». Они считали африканцев детьми или дикарями, способными на свободные от любых запретов радости. В Европе распространилось убеждение в том, что все выходцы из тропической Африки ленивы от природы и неспособны достичь чего-либо по-настоящему великого. В налоговых документах 1480 г. наследники флорентийца Маттео ди Джованни ди Марко Строцци в числе движимого имущества указали чернокожую рабыню, «которая работает плохо и не стоит ничего». Они писали: «Она ленива, как все черные женщины».²⁸ Гораздо более тревожным было убеждение в том, что все африканцы морально нечистоплотны и просто неспособны сдерживать свою склонность к чревоугодию и сексуальные аппетиты. Ка’да Мосто писал, что к югу от Сахары широко распространен инцест.²⁹ И итальянские гуманисты стали приравнивать физическую силу и «дикарство» чернокожих африканцев к неутолимой похоти, которая должны удовлетворяться при любой возможности. Даже музыкальность африканцев объясняли тщетными попытками дать выход своей сексуальности через ритмичные танцевальные движения.³⁰ Любовь африканцев к золотым серьгам будила подозрения в том, что у них есть что-то общее со всеми ненавидимыми евреями – в народном сознании подобные украшения были неразрывно связаны именно с ними.

Представление о культурной неполноценности, варварстве и дикарстве чернокожих африканцев серьезно влияло на отношение к ним в повседневной жизни. Поскольку большинство итальянцев не испытывало ни малейших сомнений в том, что африканцы «в меньшей степени люди», чем белые христиане, то ни о какой самостоятельности и независимости и речи быть не могло. И неважно, насколько конструктивным и позитивным ни было поведение африканцев. Хотя чернокожих часто изображали художники того времени, всем им (за исключением Валтасара) отводилась роль второстепенная и вспомогательная. Изображая Юдифь с головой Олоферна, Мантенья сделал героиню белой, а пассивную служанку – чернокожей, несмотря на то что их этническое происхождение, скорее всего, было одинаковым. На фреске Гоццоли «Шествие волхвов в Вифлеем» мы видим единственное черное лицо – скромный паж, бегущий рядом с конями Медичи. Такое отсутствие независимости неизбежно несло с собой убеждение в том, что к чернокожим можно и должно относиться так, как пожелают те, кто самой природой поставлен выше их. Чернокожие рабыни постоянно становились жертвами сексуальных посягательств со стороны своих хозяев. Когда же подобное отношение перерастало в насилие, то виновной всегда признавалась жертва, а не насильник.

Однако самое серьезное влияние подобное восприятие культурной и моральной неполноценности оказало на легальный статус африканцев. Хотя среди цветного населения Италии в эпоху Ренессанса всегда были и рабы, и свободные люди, убежденность в «естественном» варварстве привела к тому, что цветных стали воспринимать как «естественных» рабов. Опираясь на извращенные идеи рабства, предложенные Платоном и Аристотелем, гуманисты, адвокаты и священнослужители стали считать, что нецивилизованные общества Черного континента созданы для того, чтобы ими управляли цивилизованные белые люди. И неважно, что чернокожие были братьями по вере, отношения с тропической Африкой в эпоху Ренессанса формировались под влиянием вредоносной идеи о расе рабов.

Церковь категорически запрещала порабощение христиан, но теологи быстро сформировали убеждение о том, что африканцы из тропической Африки – это особый случай, поскольку к рабству их предрасположила сама природа. Прошло всего 12 лет с момента возвращения во Флоренцию Альберто да Сартеано с его эфиопскими спутниками. Папа Николай V выпустил буллу «Dum diversas», которая должна была примирить Испанию и Португалию, соперничавших друг с другом за господство над новыми, только что открытыми землями. В обширном и всеобъемлющем документе Николай утверждал, что короли обеих стран имеют полное право вторгаться в любые королевства по своему желанию и порабощать население новых территорий вне зависимости от вероисповедания. Хотя папа Пий II впоследствии отверг этот документ, позже те же самые идеи вновь и вновь повторялись в других буллах, которые целиком и полностью оправдывали абсолютное порабощение африканцев. Так была сформирована тенденция, которая сохранялась веками и стала одним из самых печальных и тягостных эпизодов человеческой истории. Как это ни странно, но именно открытость Ренессанса и привела к появлению одного из величайших зол человечества.

* * *