Безопасность непознанных городов

— Ненавидела. В детстве я жаждала тебя убить. Сидела у окна в своей запертой комнате и фантазировала, как это будет. А затем полиция выяснила, что ты издеваешься над своей маленькой пленницей, и забрала меня, лишив такой возможности. Как же я тебя ненавидела! Нечестно, что тебя у меня отняли.

— Я тоже тебя ненавидела.

Вэл поразилась. Все эти годы она считала себя жертвой Летти. Того же мнения придерживались газеты и журналы, соседи, многочисленные психиатры с их ахами и охами и терапевты, что цокали языками, работая с ней уже в детском приюте. Как выразилась одна желтая газетенка, Летти была чудовищной матерью, которая держала свое дитя в цепях.

— Я ненавидела тебя за твою свободу, — продолжала Летти. — За то, что ищешь темные места, куда я боюсь идти.

— Но это же ты показала те места!

— Только из желания напугать, чтобы ты никогда меня не бросила.

— Я и не бросала. Таскаю тебя за собой по миру, точно тяжелую цепь. Ты всегда в моих снах. Ненавижу тебя за то, что ты везде, куда бы я ни отправилась, в каждой постели, где бы я ни спала. Ты вечно рядом, преследуешь, шпионишь, наблюдаешь.

— Тогда прости, и я тебя покину.

— Отопри дверь!

— Не могу.

— Не лги. Этими сказками ты кормила меня в детстве.

Вэл разочарованно занесла руку для удара, но уронила, так его и не нанеся. Многочисленные раны лишали сил, но еще хуже была печаль Летти. В темноте казалось, что по лицу матери, передразнивая узор «веревочки», пляшут крошечные светлячки.

— Прости меня, — повторила Летти. — Я причиняла тебе боль только потому, что боялась потерять.

Оттепель в душе Вэл, хоть и не полная, оказалась во сто крат мучительней льда, что до недавнего времени сковывал сердце, где теперь расцветало страдание. Маджид в зачарованном оцепенении выжидал, тихий, как затаенный вдох.

Подбежала Рема и прижалась к ней.

— Я прощаю тебя, — выдавила Вэл, каждое слово казалось выстраданным всей жизнью. — Любить не могу, но прощаю тебя... мама.

«Или Филакис, — подумала она. — Кем бы ты ни была».

Но ожидаемой трансформации не последовало. Летти простерла руки в мольбе, но не было ни татуировок на ладонях, ни превращения в торс Турка, покрытый шрамами от кнутов и тощий, как у скелета.

— Я знала, такое место существует, — вздохнула Летти. — Меня называли сумасшедшей, но я знала... Знала, что найду тебя здесь. Если бы только я могла видеть...

Она потерла пустые глазницы.

На мгновение Вэл почудились салатовые стены материнской палаты, запах мочи и дезинфицирующих средств, ужасная ласка кожаных ремней. Затем Летти исчезла и комната начала схлопываться на манер крыльев лебедя-оригами. Кровать, шкатулка для шитья, окно с иллюзорным видом на поля Новой Англии превращались во все более мелкие ошметки, от которых под конец остались только яркие точки, что вились в воздухе, словно блестки конфетти.

Вместо комнаты детства Вэл вновь увидела промозглые и запутанные коридоры мрачной темницы.

— Филакис позволит нам уйти? — не веря, поинтересовалась она.

— Не обольщайся. — Стряхнув с себя эффект принятого наркотика, Маджид помог Вэл достать иглы из тела. — Он любит давать ложную надежду. Ладно, все равно пора уходить.

— Но как нам выбраться?

— Рема знает путь. Она провела здесь большую часть жизни.

— Но что это для нас меняет? — Вэл внезапно пала духом. — Все равно мы не сможем покинуть Город.

— Подумаем об этом позже. — Маджид снял с себя просторную блузу, под которой не было ничего, и протянул Вэл. — Пошли, пока не поздно.

Там, где раньше была запертая дверь в комнату, теперь вилась лестница из глиняных кирпичей. Вэл взяла Рему за руку и, не теряя времени, стала подниматься.

32

На поверхности извилистые переулки Города тонули в темноте. И если днем его обитатели искали для секса уединения, приход ночи это разительно изменил.

Мостовые полнились телами, которые исступленно совокуплялись, как с собой, так и между собой, а еще с предметами, зверями и существами, глядя на которых трудно было сразу понять, мертвы они или живы. Если дневной секс отличала апатичность, ночью им правили дикость и безумие.

Тем не менее эти искатели эротических наслаждений были не настолько поглощены собой, чтобы не заметить Вэл, Маджида и Рему. Их норовили лизнуть, щипали и лапали, молча подманивали пальцем.

Избегая оргий насколько возможно, Вэл, Маджид и Рема свернули в еще более темный район, где в светлое время суток предлагал свои непотребства рынок. Теперь на улицах не осталось никакого товара, разве что человеческий. В бледном свете чахлой луны копошились омерзительные создания, стыдливо прятавшиеся днем. Вокруг вонючей горы сидело на корточках племя говноедов и загребало еду руками. Едва поглотив мерзкий ужин, тело тут же его извергало, после чего пиршество продолжалось. Из-за узости прохода им втроем пришлось пройти вплотную, став жертвами десятков пальцев, что манили их, капая отвратительными лакомствами.

— Брр! — поморщилась Рема.

Вэл потащила ее дальше.