Безопасный для меня человек

Мы оба замолчали. Я ведь тоже знаю, что будущее – иллюзия. Знаю, что мы живем в настоящем, и глупо пытаться вычислить конец чего-либо. И тем не менее.

– Я переезжаю поближе к университету. Надеюсь, еще не слишком поздно. Хочу уехать как можно дальше, не хочу больше иметь ничего общего с этими людьми, не хочу получать от них никакой так называемой поддержки!

– Конму…

– Я стану другим человеком. Я не собираюсь и дальше быть урной для чужих эмоций.

Уголки его глаз задрожали. Мы впервые заговорили об этом лично, лицом к лицу.

– У тебя получится, – произнесла я, глядя ему в глаза.

Конму отвел взгляд на ступеньки. Некоторое время мы сидели молча. Ветер той октябрьской ночью был холодным. Надетые не по погоде шорты обнажали свежую ссадину на его колене.

Я всегда сопереживала Конму. Сопереживала с тех пор, как впервые прочла его пост, сопереживала, когда начала видеться с ним вживую, проводить время и чего-то ждать от него. Даже когда он разочаровывал меня и причинял боль, это сопереживание не исчезло – даже теперь оно по-прежнему живет внутри меня. Возможно, потому что я знала, какими усилиями ему все давалось. Эти бесконечные усилия отпечатались на его лице, поэтому я сама просто не могла быть неискренней рядом с ним. Мне не хотелось делать легковесных выводов о том, что он за человек.

Вскоре Конму переехал и пригласил нас с Морэ на новоселье. Конечно, новосельем это было лишь на словах, потому что в его комнате мы не могли даже нормально поговорить. В коридоре висела табличка «Соблюдайте тишину», а в общей душевой – «Душ после 22:00 запрещен». Как только мы зашли внутрь и начали болтать, из-за стены послышался недовольный кашель.

– Стены тут, конечно, как бумага, – пожаловался Конму.

– Ну, зато есть окно! – сказала Морэ.

Рядом с кроватью места хватало разве что нам троим постоять, но окно выходило на юг, поэтому света было много. Мы сидели в ряд на кровати и вполголоса разговаривали. Горячие солнечные лучи неприятно жгли мое плечо и левую щеку. Рядом со мной сидела Морэ, за ней – Конму. Мы смотрели на компьютере его фотографии. Конму скопил денег и к окончанию школы купил себе цифровой фотоаппарат – само это словосочетание на тот момент было новым. Свои снимки он выкладывал на форум вплоть до его закрытия.

Мы задернули занавеску и уставились в монитор.

Стая птиц, шпалы на железной дороге, отражение облаков в луже после дождя, линии электропередач, светофор, пластиковая бутылка, автобусная остановка, вывеска, платформа в метро, голуби, чья-то обувь, манекен, паутина, стул, дерево, огни магазина, припаркованный велосипед…

Его снимки напоминали видеоролик, состоявший из немых сцен. Ни на одной фотографии Конму не было людей. Наверное, он специально выжидал время – даже снятый им пешеходный переход был безлюдным. Все выглядело заброшенным и пустынным. Пусть эти снимки нельзя было назвать красивыми, я смотрела на них как завороженная. Фотографии Конму были слишком похожи на его тексты.

– Почему ты не фотографируешь людей? – спросила Морэ.

– Просто.

– Почему?

– Не хочу никого использовать, чтобы выразить себя, – ответил Конму и раздвинул занавески.

– Тогда сфотографируй меня. Давай, давай, не думай, просто сфотографируй!

Солнечный свет пролился в комнату, и они оба нахмурились. Конму колебался.

– Давай.

Конму сфотографировал ее руку.

– Мне все равно, так что просто снимай.

По дороге в китайскую закусочную, затем, когда мы ели чачжанмён, и потом, пока гуляли по кампусу, Конму фотографировал Морэ.

В тот день Морэ была в джинсах, белом свитере и черной вельветовой куртке. Ее волосы едва доставали до плеч, а растрепанная длинная челка лезла в глаза. Вид в анфас – девятнадцатилетняя Морэ рассеянно улыбается с огромным, больше ее головы, листом платана в руках. Вид со спины – Морэ сидит на корточках и разглядывает асфальт под ногами.

Мы долго бродили по кампусу. Потом на первом этаже одного из корпусов взяли булочки и горячий чай в банках, устроились в обогреваемой комнате отдыха и покопались в университетской прессе. Конму и Морэ сидели рядом на одном диване.

Домой мы с Морэ поехали вместе, на метро. Она заснула, уронив голову вперед. Я старалась не двигаться и смотрела на нее, на закатанные рукава вельветовой куртки и на торчавшие из них маленькие ладони. От Морэ доносился запах сгоревшей противокомариной спирали.

– Я часто думаю о Конму, – открыв глаза, произнесла она так, словно все еще спала.

– Тебе нравится Конму?

Морэ помотала головой.

– Я и о тебе думаю не меньше, чем о нем.