Безопасный для меня человек

Морэ не ответила. Она будто даже не услышала меня. Мяч выпал у нее из рук и покатился к площадке. Когда она встала, чтобы поднять его, я сфотографировала ее спину.

– Ты меня слышишь?

Вечером из колонок раздался голос Морэ. Я, как обычно, слушала ее трансляцию.

– Если слышишь, ответь в Нэйтон.

«Слышу», – отправила я сообщение.

– Мне странно так разговаривать, но сегодня захотелось попробовать. Я не пьяная, честно! Ты хорошо меня слышишь?

«Хорошо».

Некоторое время Морэ молчала. Из динамика доносилось ее тихое дыхание.

– Я завидую тем, кто умеет выражать словами свои чувства. Для меня это сложно. Почему никто не может просто переписать это из моей головы вместо меня? Наверное, вам с Конму тяжело. Может, я даже кажусь вам притворщицей. Но я стараюсь. Просто у меня нет такого таланта.

Морэ замолчала. Послышался вздох.

– Когда Конму ходил в больницу к брату, я сказала ему то, что, казалось, сказать никогда не смогу. Рассказала, что постоянно думаю о нем, что всегда, когда мы не рядом, я думаю только о том, где он и что делает. Потом моя решимость исчезла, я стала говорить совсем тихо, а когда договорила, повисло молчание. Я думала, что никогда не решусь на такое, но, видимо, ошибалась.

Он спросил после паузы: «И что ты хочешь?» Он задал вопрос, но это и был его ответ на мое признание. Я ответила, что просто хотела рассказать о своих чувствах, и ничего больше. Я с самого начала не надеялась, что все пройдет хорошо. Было какое-то такое предчувствие. Я и сама понимала, что мы с ним можем быть близки лишь настолько, насколько близки сейчас.

Конму встал и сказал: «Тогда я пойду. Не заблуждайся. Не думай, что это нечто большее, чем просто беспокойство обо мне».

Я ответила, что не сказала бы этого вслух, если бы это было иллюзией. Я много раз пыталась усомниться в этих чувствах, но лишь сильнее в них убеждалась. А ты? Что ты чувствуешь? Но Конму просто покачал головой. Как человек, совсем потерявший гордость, я снова просила ответа у того, кто уже дал свой ответ. Этого было достаточно. Я поняла: сколько бы я ни спрашивала, его ответ не изменится.

Когда мы вместе ели, гуляли по улице, разговаривали и шутили, мне было тяжело. Было одиноко из-за того, что наши чувства оказались такими разными. Я надеялась, что со временем мое сердце успокоится, но, когда видела его лицо, наоборот, начинала этого бояться. Ведь как бы меня ни мучали эти чувства, они были мне дороги. Просто я не знала, какой стану, если потеряю их. Я не хочу быть одна, не хочу быть одинокой, не хочу жить, как другие, – как те, кто вместе, но между ними нет никаких искренних чувств. Это самое страшное для меня. Вдруг я стану одной из них?

«Ты не станешь такой», – написала я.

– Я не могла поехать его провожать. У мамы правда была операция в тот день, но она была несерьезной, и с ней могла поехать сестра. Если бы я увидела, как он уходит, те чувства, которые я едва сдерживала, вырвались бы наружу, захватили и обременили бы его. С парнем у нас все замечательно. Мне не бывает больно из-за него. Это же хорошо? Это правильно? Ведь, как сказал мне Конму, всегда думать о ком-то и волноваться за него – это не значит любить.

«Это же хорошо? Это правильно?» – казалось, Морэ задавала этот вопрос себе. Ее голос, сначала тихий и мрачный, звучал тем бодрее, чем дольше она говорила. Я слушала ее с разочарованием. Скорее всего, она испугалась боли, придумала оправдание для своего выбора и просто сбежала. Я прекрасно знала, что это за чувство, но тогда осудила ее именно за него.

3

В первый отпуск Конму мы вместе поехали в колумбарий к его матери. Он сказал, что планировал только повидаться с нами, а ночевать будет у одного из университетских товарищей. Я заметила, что, несмотря на зимнюю погоду, он загорел. Увидев, как внимательно я его разглядывала, он громко рассмеялся. От его смеха мне стало легче. Конму рассказал, как ему живется в воинской части при полиции Сувона. Потом с улыбкой описал жизнь в лагере до распределения.

– Все призывники подружились, поэтому было весело. Мы хорошо поладили.

«Свинина всегда была такой? Кола всегда была такой вкусной?» – он не переставал удивляться и жадно ел, совсем не как раньше. Он расспрашивал меня о подработке на курсах, а я в ответ спешила вывалить на него все истории, которые накопились за это время. Морэ только молча жевала. Она смеялась вместе с нами, иногда переспрашивала или коротко комментировала, но сама в разговоре не участвовала. Казалось, Морэ и Конму было неудобно друг с другом. Конму пытался преодолеть эту неловкость тем, что болтал со мной, а Морэ выглядела так, будто только и ждала, когда все это закончится. Так как я уже знала о ее чувствах к Конму, я не могла не обращать внимания на ее действия и выражения лица.

Когда мы с Морэ разделили счет на двоих, Конму стал возражать и предложил угостить нас хотя бы пивом.