Безопасный для меня человек

– Не плачь из-за этого трусливого урода. Совсем с катушек слетел, вот и вытворяет всякое дерьмо. – Чуна обняла Мичжу за плечо и похлопала по спине.

Такой Чуна оставалась для Мичжу.

С тех пор прошло еще столько же лет, сколько им было тогда, но Мичжу никогда не забывала о том, как Чуна за нее заступилась.

Мичжу была из тех подростков, которые не умеют выражать свои чувства словами. Даже если что-то обижало или сердило ее, она просто плакала или недовольно что-то бурчала, но ничего не отвечала и просто проглатывала обиду. Она не умела отстаивать свое мнение, из-за чего все считали ее бесконфликтной. Только сама Мичжу чувствовала себя узницей тех слов, которые не могла выплеснуть наружу. Она завидовала Чуне, которая свободно говорила все, что думает, но в то же время иногда ей было неудобно рядом с ней.

А еще была Чинхи.

При мысли о Чинхи Мичжу сразу вспоминает ее тонкие длинные руки. Ходила Чинхи так, словно пробиралась через поток воды, а из-за детского лица ее всегда принимали за школьницу из младших классов. Несмотря на тихий голос, она смешно рассказывала веселые истории и была похожа на маленькую птичку, когда сама заливалась хохотом.

Мичжу она напоминала маленькую пресноводную жемчужинку, затаившуюся в прозрачной воде. Она сияет, насколько позволяет ей эта вода, она круглая и гладкая, пусть ее форма и не идеальна.

Чинхи была первой, кому Мичжу показала свои сочинения. Она брала карандашные заметки Мичжу и перепечатывала их на компьютере.

– Возьми, прочитай еще вот это, – Чинхи приносила Мичжу понравившиеся ей книги и ждала, когда она их прочтет, чтобы потом делиться впечатлениями. Мичжу помнит, как однажды они обсуждали роман Ян Квичжа, и Чинхи, водя пальцем по строкам, читала вслух свои любимые отрывки.

Чинхи всегда присматривалась к второстепенным действующим лицам. Ей нравилось смотреть на события глазами незначительных персонажей. Разговоры с Чинхи доставляли Мичжу отдельное удовольствие, отличное от того, что давало чтение, ведь прежде она не задумывалась о том, что цель чтения – это не только понимание темы и идеи книги. Даже когда она давала ей собственные тексты, Чинхи понимала их по-своему. Мичжу всегда удивлялась тому, что Чинхи замечала те линии, которые сама Мичжу проводила ненамеренно, даже не догадываясь о них.

Если Чуна была ярой защитницей Мичжу, то Чинхи – подругой, которая сглаживала в ней маленькие шероховатости, скрытые от глаз посторонних. Мичжу находилась посередине – между прямолинейной и иногда грубоватой Чуной и Чинхи, любившей тихо погружаться в себя.

Чуне нравилась Чинхи. Чуна любила поболтать, но, когда говорить начинала Чинхи, Чуна слушала ее молча, да и вела себя при ней более дели– катно.

– Эй, дебильная! – ехидно окликнула Чуна Мичжу.

Чинхи покраснела:

– Не говори такие слова. Можно ведь обойтись и без таких унизительных выражений.

Мичжу хорошо помнит пристыженное лицо Чуны, когда Чинхи отчитывала ее. С одной стороны, с Мичжу Чуна общалась свободнее, с другой, Чинхи она дорожила больше. Чуна никогда, даже в шутку, не подтрунивала и не издевалась над Чинхи и всегда серьезно относилась к ее словам.

«Вот что значит дружить втроем», – иногда Мичжу казалось, будто она что-то вроде аппендикса в особенных отношениях Чуны и Чинхи. Между ними существовала крепкая связь, в которой для Мичжу места не было. Когда Мичжу поделилась своими переживаниями, Чинхи ответила, что и про себя думает точно так же:

– Нет, ну на самом деле! Как бы это сказать? Вы так близко дружите. Вам и вдвоем хорошо. Иногда для меня вообще места не остается.

– Да нет же! Это я вечно на отшибе! Вы все время книжки друг другу приносите, что-то обсуждаете! А я даже сказать ничего не могу! – когда пожаловалась даже Чуна, все трое засмеялись.

Они почувствовали облегчение, выяснив, что, когда дружат трое, каждый время от времени чувствует себя лишним.

– Нет, честно! Я люблю вас одинаково. Нет такого, чтобы кто-то из вас мне нравился больше, а кто-то меньше, – сказала Мичжу.

– Да? А вот мне Чинхи гораздо больше тебя нравится, – Чуна коварно улыбнулась.

Такие шутки Чуны всегда ранили Мичжу. Ведь под этой шуточной оберткой она замечала пусть совсем крохотную и неявную, но все-таки неприязнь по отношению к себе. Может быть, в Чуне еще оставалась присущая маленьким детям жестокость? Или же это из-за ее привычки одновременно испытывать симпатию и неприязнь? Настоящей причины Мичжу не знает до сих пор. Но все эти догадки не означали, что привязанность Чуны была ложью или притворством. Наоборот, правильнее было сказать, что ее чувства были горячими и преданными.