Безопасный уровень

— Вершителям лучше знать что кому можно читать! Вы не такие, как мы, вы двести лет живете в радиоактивной пустыне! Вы мутанты! Для вас это опасно! — я ору, но с каждой секундой смущаюсь все сильнее. Все из-за присутствия Мухаммеда. Прости меня, мудрец, так надо: я наотмашь бью по морщинистому лицу, лишь в последний момент делая так, чтобы звука было больше, чем боли. Но на его глазах все равно выступают слезы.

— За что? — шепчет он, потирая щеку.

— Ладно, Мухаммед, можешь идти, — я хлопаю солдата по плечу, — чую, этот дурацкий разговор надолго. Если Хендриксу не нужна помощь, отдыхай.

Мухаммед окидывает хнычущего, теперь уже сгорбившегося старика взглядом и, не видя угрозы, выходит из комнаты и закрывает дверь.

Мы наедине. Меня трясет. Удар, нанесенный Вэйжу, будто погасил в сознании красный свет. Теперь в голове только его слова и мысли, которые не посещали меня целых три года.

Почему им нельзя читать то, что можно нам? Почему нам нельзя читать что-то из того, что писали раньше? В «Преступлении и наказании» нет никаких экстремистских посылов, это просто размышления человека о своем месте в мире. Почему людям нельзя изобретать и мастерить? Общаться по радио с такими же, как они? Да в конце концов, просто жить так, как хочется?

На ум приходят Игры: это искусственно созданный мир — там вообще нет книг. Чувствую связь, но не могу ухватить.

Я кладу руку старику на плечо и сжимаю, он вздрагивает и поднимает на меня покрасневшие от слез обиды глаза. Наверное, его первый раз в жизни ударили. Он не понимает за что. И я не смогу ему объяснить. Наклоняюсь к самому уху и шепотом спрашиваю:

— Какие из этих книг самые лучшие?

Он отвечает, и тут возвращается красный свет.

Глава 20

Я открыл глаза и посмотрел на часы. 06:13, через семь минут зазвонит будильник. Дальше спать смысла нет. Да и не получится.

Я вспомнил. Перед замещением меня обработали, из-за этого и провалы. Но сейчас я вспомнил…

Обжигающая почти до боли тоска докатилась до меня.

Я сдал того старика… а через неделю он признал себя виновным в экстремизме, и его расстреляли… всех их. Только самых маленьких отправили в подготовительный лагерь для Игр. На последнем докладе под красным светом мне внушали необходимость забыть три этих года. На какое-то время сработало, но потом я стал вспоминать… И стал опасен.

Перед тем как сжечь тот дом, я прихватил две книги из шкафа, которые посоветовал мудрец Вэйж. Как оказалось, он понимал меня лучше, чем я сам. Вряд ли эти книги были лучшими в плане литературной ценности, но они были самыми нужными для меня. Я сжег их только тогда, когда выучил почти наизусть. Это были «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери и «1984» Джорджа Оруэлла. Книги про почти такие же дерьмовые миры, как наш.

Зазвонил будильник, я рывком встал и принялся растирать замерзшие руки. В пещере ничего не изменилось, те из пленников, что дремали, сейчас рассеянно осматривались. Я с удовольствием потянулся и поймал себя на мысли, что мне их совсем не жаль.

— С добрым утром!

Пока они уныло, вразнобой, мычали, я, делая что-то вроде мини-зарядки, старался разогнать кровь и согреться. Закончив, я брызнул в лицо холодной водой из кувшина и наконец почувствовал себя в тонусе. Сейчас на меня не давило даже замкнутое пространство пещеры. Может, из-за того, что стало чуть светлее? Должно быть, освещение зависело от времени суток.

Что дальше? В истории осталась пара темных пятен: подробности о Протоланах и информация о прошлом Роберта. Все это могло быть интересным и важным, но для начала стоило кое-что уточнить:

— Ларгус, ты говорил, что рад меня видеть. Причина касается меня лично или ситуации в целом?

Или ты, зеленая сволочь, просто заманивала меня под красный свет?

— В целом.

Я сел на край платформы. Как там говорил Кирилл: слегка измененное сознание улучшает восприятие? Пара больших глотков из фляги настроили меня на нужный лад. Вершитель тем временем продолжал: