— Я? — сказал Арчи. — Ну, собственно говоря, в моей деятельности в настоящий момент наблюдается то, что ты мог бы назвать затишьем. Однако мой милый старый тесть усердно созидает новый отель чуть поодаль отсюда, и вроде бы намечено, что я стану его управляющим, когда он будет закончен. Судя по тому, что я наблюдаю тут, работенка эта — не бей лежачего, и, думается, я сумею себя показать. А чем ты заполняешь долгие часы?
— Сижу в конторе дядюшки, черт бы ее побрал!
— Начинаешь с самого низа, чтобы досконально изучить дело и все такое прочее? Без сомнения, благородная цель, но, должен сказать, мне она была бы против шерстки.
— Для меня она хуже кости в горле, — сказал Уилсон Хаймак. — Я хочу стать композитором.
— Композитором, э?
Арчи почувствовал, что мог бы и сам догадаться. У типчика был явно артистический вид. Галстук-бабочка и все такое прочее. Брюки пузырились на коленях, а волосы, которые в военную эпоху его карьеры были сострижены до корней, теперь ниспадали ему на уши в пышном беспорядке.
— Кстати, не хочешь послушать самое лучшее, что я создал?
— Более чем, — ответил Арчи вежливо. — Валяй, старая птичка!
— Я написал и текст, а не только мелодию, — пояснил Уилсон Хаймак, уже сев за рояль. — Лучше названия ты еще не слышал: Лалапуза, одно слово! Она называется «Путь далек назад до маминых колен». Ну как? В точку, э?
Арчи с сомнением выпустил колечко дыма.
— Может быть, чуточку избито?
— Избито? То есть как избито? Для песни о мамочке всегда есть место.
— А, так она о мамочке? — Лицо Арчи прояснилось. — А я подумал, что это хит о коротких юбках. Ну конечно! Большая разница. И я не вижу причин, почему ей не быть спелой, сочной и с горчичкой. Ну валяй!
Уилсон Хаймак откинул с глаз столько волос, сколько уместилось в одной руке, прокашлялся, мечтательно посмотрел поверх рояля на фотографию тестя Арчи, мистера Дэниела Брустера, сыграл вступление и запел слабеньким высоким композиторским голосом. Все композиторы поют абсолютно одинаково, причем так, что надо услышать, чтобы поверить.
— Не повезло! — сочувственно заметил Арчи.
— Правильный дух! — одобрил Арчи. — Мне этот типус начинает нравиться!
— Не перебивай!
— Ладненько! Слишком увлекся и все такое прочее.
На заключительной высокой ноте Уилсон Хаймак пустил петуха — слишком далеко она выходила за пределы диапазона его голоса. Он обернулся со скромным покашливанием:
— Ну, некоторое представление ты мог получить.
— И получил, старикан, и получил!
— Огненный вихрь, верно?
— Да, наличествуют многие признаки тип-топности, — признал Арчи. — Конечно…
— Конечно, многое зависит от пения.
— Именно это я и хотел сказать.
— И петь ее должна женщина. Женщина, способная взять заключительную высокую ноту с воздушной легкостью. Весь припев ведет к этой ноте. Тут требуется Патти или кто-нибудь вроде, способная подхватить эту ноту с крыши и держать, пока не явится швейцар запереть здание на ночь.
— Я должен купить экземпляр для жены. Где я могу его раздобыть?
— Раздобыть ты его не можешь. Она не опубликована. Писать музыку — чертовски дохлое дело! — Уилсон Хаймак яростно фыркнул. Было ясно, что он изливает чувства, накапливавшиеся много дней. — Напишешь такое, чего свет давно не слышал, и ходишь, ищешь, кто бы спел, а они говорят, что ты гений, а потом засовывают песню в ящик и забывают про нее.
Арчи закурил следующую сигарету.