Безславинск

Вот и теперь за круглым столом расположился дед Кузьма, явно претендовавший на звание друга Натаныча. Кузьма был в опрятной праздничной украинской рубахе-косоворотке, окантовка воротника, размашистых рукавов и подола которой вышита синими нитками. На нем были заношенные синие брюки, сандалии и кепка-хулиганка набекрень. Он сидел, выгнув спину, скрестив на груди руки, на его медном от загара лице светился только один правый глаз навыкате — следствие Базедовой болезни. Левый глаз Кузьма потерял по молодости, на танцах заступился за дивчину, был сильно избит инородцами, вот и остался инвалидом. Тридцать с лишним лет, словно одноглазый пират Флинт, он проходил с черной «пиратской» повязкой на глазе.

К слову, дождавшись выхода на заслуженную пенсию, Натаныч собирался после работы агрономом стать гипнотизером, пойти по стопам своего младшего брата — артиста областной филармонии, давно эмигрировавшего с семьёй в Израиль. И он осуществил свою мечту — став пенсионером, он стал гипнотизером.

И как раз успел, кстати, поскольку не только в Новороссии, но и во всей Украине с недавних пор стали особенно активно верить в гипнотизеров, в ясновидящих, колдунов и всевозможных ведьм, поголовно наряжаясь в национальные костюмы без всякого на то повода. Видимо не читали украинцы «Странника и его тень», в котором Ницше четко определил: «Везде, где ещё процветает невежество, грубость нравов и суеверие, где торговля хромает, земледелие влачит жалкое существование, а мистика могущественна, там встречаем мы и национальный костюм»…

Натаныч перегипнотизировал почти всех близживущих селян, особенно успешно — одиноких старух, искренне поверивших в его неординарную практику гипноза. Так что теперь они даже откровенно побаивались его, а тётка Василиса, издали завидев Натаныча, принималась натужено кашлять — тот отучивал её от курения.

Вот с дедом Кузьмой ничего не получалось. И нельзя сказать, чтобы он относился к очень уж волевым, самостоятельным натурам, скорее был просто упрямым и хитрым. Из тех, что прикидываются. Да и дедом-то его звали непонятно почему, поскольку Кузьме пятьдесят стукнуло только в прошлом году. Такие обычно выходят на сцену, делают вид, будто уснули и подпали под власть гипнотизера, а потом «мочат корки», от которых всё представление летит в тартарары. Брат называл таких «психами-провокаторами».

— Раз… два… три… четыре… — ласковым, томным голосом считал Натаныч, вперив в деда Кузьму «сосредоточенный» взгляд. — Чувствуешь, как постепенно расслабляются мышцы… Тело наливается усталостью, приятным теплом… Следи за мыслью! Тяжелеют, медленно закрываются веки… И ты засыпаешь, засыпаешь…

Натаныч сделал паузу, прищурился, присмотрелся: кажется, засыпает — начал глубоко и ровно дышать через огромный сизый нос. Однако не мешает проверить. Чуть-чуть, лёгким прикосновением пальца он дотронулся до выглядывавшей из-под кепки-хулиганки лысины Кузьмы — если не спит, притворяется, то непременно моргнёт. Не моргнул!

— Ты спишь, крепко спишь и с этой минуты выполняешь мои приказания… Только мои приказы…

Дед Кузьма неожиданно открыл глаз, почесал за ухом, будто шелудивый пёс, и сказал совершенно бодрым голосом:

— Не буду!

— Шо не буду?! — Натаныч с трудом сдерживал ярость (при сеансе никаких эмоций, боже упаси!).

— Не буду выполнять твоих наказив. Теж мени ослозавод, понимаешь! Покемарить — ради Бога! А що до наказив — видпочивай от этой мысли! Начальник знайшовся, едри его в гойдалку!

— Но мы жеш договаривались.

— Що до сну — домовлялися, — фыркнул дед Кузьма, — Це вирно. Мени перед свадьбой циею полоумной жуть як отдохнуть треба. А подчиняться — у мене тут и без тебе командирив видимо-невидимо!

Натаныч в изнеможении опустился рядом на лавку. Ну что ты поделаешь с этими сельскими жителями! И это уже пятая неудачная попытка. Тоскливо подумал: «А не разыгрывает ли он меня? Может, придуривается, чтобы я ему перцовой самогонки налил на халяву?»

На краю стола стояла непочатая бутылка горилки, приобретенная недавно в долг у Людон.

— Еще зроби так, щоб свадьба весела вийшла и сегодни, и завтра не обстрилювали нас, и нихто щоб про войну не згадував! Понял?

— Понял. Давай попробуем ещё раз?

— Давай, — сразу согласился дед Кузьма, снова поудобнее устраиваясь на скамейке. — Только ти, Натанич, давай чаклуй шанобливо, — Натаныч не понял, он совершенно не знал украинского языка, и дед Кузьма пояснил, — колдуй поуважительнее, повежливее, так сказать. Тоди я, може, и засну.

— Это, братец, не колдовство, а наука целая.

— Ну, хоч наука, хоч чаклунство, а уважуху прояви.

— Проявлю-проявлю, — вздохнул Натаныч, опять приладил на столе никелированный бильярдный шарик для привлечения внимания пациента и начал монотонно считать:

— Раз… два… три… четыре…

Кузьма задумался. Костистая худоба плеч выпирала из-под праздничной косоворотки. Большой одинокий глаз был сосредоточен.

Вскоре он задремал, но и на этот раз сорвалось, поскольку дед Кузьма резко дёрнулся, открыл глаз и затараторил: