Безславинск

— Так, Дмитрий, открывай дверь. Надо поговорить.

— Обождите…

— Нечего ждать! Открывай!

— Неясно сказано? — грубо спросил Димоша.

— Хорош ты быковать, — шепотом попросила Людон.

— А ты не лезь, жаба потная! Это наши тёрки! Я их тут всех построю!

— Так, я тебе сейчас «построю»! — еще более угрожающе донеслось из-за двери. — Немедленно оба выходите из комнаты!

Щелкнул засов, дверь резко открылась. Димоша смотрел в глаза Александры Петровны, комкал свою засаленную майку и скрипел зубами: «Убить тебя мало, старая корова! Это из-за тебя всё тогда случилось! Это ты прикрывала Анташкино блядство! Это ты всегда была против нашего с ней брака! Это ты на суде давала такие показания, чтобы меня упекли за мокруху, хотя я своей жены не убивал!».

— Чо тебе надо? Ведьма старая! — вслух спросил он.

— Прекрати немедленно. Ты что творишь? Дочери постыдись!

— Идите лучше обе, потусуйтесь во дворе! Чо уши сидите греете? Может, у меня бабы десять лет не было! Дай расслабиться!

Лицо Александры Петровны налилось кровью, прокуренный голос сипел от напряжения:

— Я тебе сейчас расслаблюсь! Сейчас устрою тебе избу-ебальню!

Она схватила за руку по пояс обнаженного Димошу и потащила к выходу, но он вырвался, споткнулся и завалился на сервант, а после на пол. Разбилось стекло, посыпалась посуда и фарфоровые статуэтки, хрустальные рюмки покатились по полу. Не замечая сильно порезанного локтя и крови, обильно льющейся по руке, Димоша с трудом крайне пьяного человека встал на ноги и облокотился на стену. Нежданный приход Димоши вместе с продавщицей разбудил в Александре Петровне затаенную нескончаемую боль по утрате невинно убиенной дочери.

— Пошла вон из моего дома! Потаскуха! — кричала уже на Людон школьная учительница. Та, с заплетающимися ногами, придерживая свою пышную грудь, словно она могла отстегнуться ненароком, кинулась прочь из комнаты. За закрывшейся за ней дверью послышался грохот падающей утвари и матюкания Людон.

Теперь в комнате с празднично накрытым столом остались исключительно родные друг другу люди.

— Спасибо за ужин! Наелся до сыта! Сучки! — взвыл Димоша, а Александра Петровна схватила со стола миску с салатом и надела её на голову убийцы её дочери со словами:

— Кушай на здоровье! А теперь проваливай!

В наступившей тишине с грохотом упала миска и покатилась по окропленному кровью полу. Ни до этого, ни после Анна и Александра Петровна не видели таким страшным Димошу. На побледневшем, как платок, лице его выступали вишневые пятна. Почерневшие губы тряслись, крылья ноздрей раздувались, глаза метали искры, как у вставшего на дыбы медведя.

«Ненавидите меня?.. Шлюхи конченные!..»

В горячей его голове было столько мыслей, родившихся в самую последнюю минуту, столько ненависти ко всему женскому полу сразу, что он не говорил, а выкрикивал фразу за фразой, словно всаживал нож в грудь схваченного им наконец врага.

Димоша шагнул к Александре Петровне, замахнулся, но между ними встала Анна:

— Не надо! Лучше уходи!

— Отвали! — грубо рявкнул он. — У меня с ней свои счеты! Она мне за все ответит! — оттолкнул дочь и резко саданул тещу по лицу. Та споткнулась, точно слепая, сделала несколько неуверенных шагов к окну и, обессиленная, рухнула спиной вниз и ударилась затылком об острый край стола, почти также, как её дочь десять лет назад, затем упала боком на пол и затихла без сознания в позе задумавшегося читателя. Из-под головы выступила кровь, медленно потекла по полу тонким ручейком.

* * *

Не до конца понимая, что происходит на самом деле, МарТин бежал к Анне, жадно хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. К единственной на свете родственной и любимой душе стремилось его доброе, открытое каждому сердце. МарТин хотел рассказать всё, успеть рассказать.

«Я скажу Энни так: У меня скоро будет братик, а мою маму злой человек заставил подписать страшную бумагу и увез на машине. Бэб-Зая и Дэд-Натан не могут держать меня у себя, мама, наверное, не знает, а я чувствую, что завтра меня отправят далеко-далеко! Зачем они так? Что я им сделал плохого? Я пришел проститься с тобой и сказать тебе что-то очень важное…»

МарТин не знал, какие важные слова скажет ей, но это не тяготило его. Он чувствовал, что нужные слова возникнут неожиданно, сами по себе. Остановившись перед порогом, он решил отдышаться. Когда сердцебиение стало приходить в норму, МарТин прошептал:

— Говори человеку всё, что ты чувствуешь, иначе потом будет поздно.