Безумен род людской

— Целых два! Два болвана. Да, Нед работает на его милость. Я знаю, что мне повезло, пап, и они благо для нас, но, боже мой, иногда мы просто сидим и ничего не делаем, пока её милость читает. Ну, может быть, не совсем ничего, но сколько единорогов может за день вышить девушка?

— Этим и занимается камеристка, — сказал её отец.

— Эта камеристка предпочла бы работать, — заметила Сильвия.

Я тайком взглянул на неё. Как я забыл это лицо? Просто смотреть на нее равносильно быть пронзённым стрелой Амура. При взгляде на неё перехватывало дыхание, закипала кровь, пронизывало до бесчувствия. Я вспомнил реплику Титании, которую переписал, и бормотал её себе под нос. «Как я люблю тебя, как обожаю!»

— Что ты сказал? — спросила Сильвия.

— Ничего, ничего.

— Так вы актёр, — сказал мне её отец. — Вы играете в «Розе»?

— В «Театре», — ответил я, — «Роза» — труппа лорда-адмирала.

— Мы иногда ходим в «Розу», — радостно сказал Джо. — В последний раз мы смотрели «Брат Бэкон и брат Банги». Я смеялся!

— Это смешная пьеса.

— Будет здорово, когда откроется новый театр, — сказала Сильвия, кивая в сторону чудовищной кучи, нависающей над домишками южного берега. — Он расположится прямо у твоего порога, папа!

— Со всеми этими чертовыми пьяницами, — произнес её отец. — Не обижайтесь, сэр. — Он оглянулся через плечо, чтобы оценить ход против течения и прилива. — Там и так хватает «Гадкого утёнка».

— «Гадкого утёнка»?

— Это таверна, — объяснила Сильвия. — Рядом с родительским домом. Я раньше там работала.

— Работала там? — с удивлением переспросил я.

— Не так, как ты подумал! — сказала она, смеясь, и я смутился, что она угадала мои мысли, хотя ни она, ни её отец как будто не обиделись. — Нет, — продолжила она, — в детстве я чистила там горшки.

— Она труженица, наша Сильвия, — гордо сказал её отец.

— Вот почему ты пересекаешь реку? — спросила она меня. — Чтобы увидеть новый театр?

— Мне хотелось бы его увидеть, — неуклюже сказал я.

— Мне тоже!

— Ты должна навестить нянюшку Доддс, — строго сказал её отец.

— Это я и собираюсь сделать, пап, это я и собираюсь, — сказала Сильвия и посмотрела на меня. — Милли Доддс — старая нянюшка сэра Джорджа, — объяснила она.

— Сэра Джорджа? — озадаченно спросил я.

— Он сын лорда Хансдона, — сказала она, — и отец невесты. Приятный человек, не правда ли, папа?

— Сэр Джордж Кэри — настоящий джентльмен, — подтвердил тот.

— Так вот, в полдень по понедельникам я отношу ей засахаренные фрукты и прочие сладости, — сказала Сильвия, показывая корзину. — Сэр Джордж настаивает. Он иногда и сам к ней ходит.

— Настоящий джентльмен, — повторил её отец, налегая на валёк весла.

— Ей выделили уютный домик, — продолжила Сильвия. — Ну, то есть ей позволили в нём жить. Она прекрасная пожилая дама. По четвергам я вожу её на медвежьи поединки! Она любит эти маленькие прогулки. Ты любишь марципаны?

— Никогда не пробовал.

— Никогда не ел марципан! Святые небеса! Вот, — она ​​приподняла льняную ткань и достала желтый квадратик, достаточно мягкий, чтобы разделить его на четыре части. — Нянюшка Доддс не любит марципаны, но я не говорю сэру Джорджу, потому что мне они нравятся, вот, кусочек для тебя, кусочек для меня, кусочек для отца и кусочек для Тома. — Очевидно, Том — носовой гребец, который не произнёс ни слова с тех пор, как я забрался в лодку. — Только миндаль, розовая вода и сахар, — пояснила она. — И мы добавляем яичные белки, не все так делают, попробуй. Это как проглотить кусочек рая!

Лодка качнулась, идя по течению, и плавно причалила к лестнице Парижского сада. Я вышел первым и протянул руку, чтобы помочь Сильвии. Прикосновение её пальцев! 

— Я тебя подожду, милая, — сказал её отец.

— Около часа, папа, — сказала она, — и спасибо, Том.

Том, грузный молодой человек, только кивнул.

— Мне заплатить? — спросил я её отца.

— Бог с тобой, парень! — ответил он. Он назвал меня «сэр», когда я впервые ступил в лодку, но короткое плавание через реку, очевидно, раскрыло ему мой истинный статус.

Я поблагодарил его и поднялся по каменной лестнице вместе с его дочерью. Я так хотел побыть с ней, но теперь обнаружил, что мне нечего сказать, или, скорее, что я потерял разум. Я репетировал сотни строк, чтобы произвести на неё впечатление, но не мог вспомнить ни одной. Однажды это случилось со мной в «Театре», я играл королеву в «Ричарде II», пьесе моего брата, роль, которую я так хорошо знал, но однажды слова просто испарились, как роса на солнце. Джон Дюк, наёмный актер, повернулся в левую сторону сцены,

— Вот герцог Йорк идет, — сказал он, и вошёл Джордж Брайан в ожерелье, и я должен был немедленно ответить.

С эмблемою войны вокруг дряхлой шеи.
Ах, полон взор его тревожных дум!
Скажите, дядя, слово утешенья.

Вместо этого я бессвязно бормотал, а Исайя Хамбл, который должен был подсказать мне слова, вышел помочиться. Джордж Брайан лишь уставился на меня, а простолюдины начали хихикать.