Безумен род людской

— Так мне ждать его или нет? — спросил он. Он рассчитывал, что они с Саймоном вместе вернутся в уютный дом в Сент-Мэри-Экс, где он жил с молодой женой и тремя детишками.

— Доберётся как-нибудь,— предположил я.

— Что ж, ему придётся, — сказал Хемингс, поёживаясь от холода. — А ты поторопись.

Городские ворота запирали с наступлением темноты, а зимой темнело рано, и грубость стражников к опоздавшим была хорошо известна. Если я хотел попасть домой, нужно выйти через ближайшие ворота, и побыстрее. Следом за другими актёрами я вышел на Уотер-лейн и окинул взглядом холм, но если Саймон и ушёл в этом направлении, то его уже давно и след простыл. Конечно, он мог воспользоваться дверью, ведущей к реке, той самой, которую я показал ему вчера, и было ясно, ради кого бы ни скрывался Саймон, он не хотел, чтобы этого человека увидел кто-то из нас. А это, несомненно, означало кого-то из наших конкурентов, кого-то из «Лебедя», и я вспомнил коротышку-лорда, который лез Саймону под юбку возле дворца. 

— Увидимся завтра,— сказал я Джону Хемингсу.

— Удачи тебе, — ответил он, — и поспеши.

Уже скоро звон церковных колоколов должен был известить о закрытии всех городских ворот, поэтому я вышел через ближайшие − Лудгейт, и двинулся вдоль стены сначала на север, а потом на восток, вокруг города. Я замёрз, промок и имел совершенно жалкий вид. Колокола прозвонили, когда я проходил Ньюгейт, а когда добрался до Смитфилда, с меня уже текло, а ещё оставались Элдерсгейт, Крипплгейт и Мургейт. Дождь со снегом всё усиливались, подгоняемые противным ветром, а когда стемнело, остался только снег, ледяной коркой замерзающий на моём насквозь промокшем плаще. Я был один, но в такую ночь ни один грабитель не высунет нос на улицу.

Домой я не пошёл. Камина на чердаке нет, холод там жуткий, а мне нужно в тепло. Может, отец Лоуренс спит, а может, и нет, а если он не спит, к нему вполне мог забрести какой-нибудь тайный католик, желающий исповедаться, но через два дома от жилища вдовы находилась маленькая дешёвая таверна под названием «Сокол», а в «Соколе», при всех остальных её недостатках, зимой всегда горел огонь.

Звучное название таверны не соответствовало заведению. Большинство местных жителей называли её «Вонючим цыплёнком», потому что она располагалась достаточно близко к сточной канаве около Финсбери-филдс и воняло там, как в выгребной яме. В «Цыплёнке» был один зал для пьющих с выходом на Бишопсгейт-стрит, ещё один выходил в переулок, а третий вход вёл в зловонную комнату, где владелец, Жирный Хэрольд, варил эль. Шаткая лестница поднималась в комнату наверху, где увядающая французская вдова по имени Мари приносила «Соколу» скромный доход, или, что случалось чаще, под изъеденными блохами одеялами могли за пенни переночевать путники, не добравшиеся до Бишопсгейт до наступления комендантского часа. В эту ночь путников не было. Я влетел через переднюю дверь, дрожащий, жалкий, еле живой, и увидел почти пустую комнату. Жирный Хэрольд и его жена Маргарет сидели там с Мари и Диком, угрюмым стариком, который как будто жил в таверне. Я и не посмотрел в их сторону, потому что, благодарение Богу, в очаге пылал огонь. Я присел на корточки у огня, слишком замерзший для разговоров.

— Ты замёрзнешь до смерти, Ричард,— сказала Маргарет. Она была добрая душа и жалела всех, кроме своего мужа. — Снимай мокрый плащ.

— Снег идёт, что ли?— спросил Жирный Хэрольд.

— А ты как думаешь? — огрызнулась Маргарет, подошла ко мне и осторожно сняла плащ с моих плеч. — Посмотрите-ка на него! Промок до нитки. Вот дурачок!

— Я замёрз, — еле выговорил я.

— А ну-ка, снимай всё мокрое. Я принесу тебе одеяло. А ты налей ему эля с бренди, тупица.

— Если он заплатит, — сказал Хэрольд.

— Заплачу, — с трудом выдавил я сквозь клацающие зубы. Я удачно продал нож с серебряной рукояткой за шиллинг и три пенса. Хорошая цена.

Вечера всегда наводили на меня скуку. По утрам мы часто репетировали, днём, когда позволяла погода, играли спектакли, а вечера, особенно зимние, были пустыми. Летом на Финсбери-филдс всегда толпился народ, кто-то стрелял из лука, кто-то играл в шары или кегли, шумная кучка учеников пинала мяч, а большинство просто отдыхали в долгих сумерках, но зимой опускался холод, рано смеркалось, и комендантский час сковывал город. Я ненавидел возвращаться на холодный чердак, в тишину и одиночество, а сидеть в «Дельфине» тоскливо, даже если эль там хорош, потому что шлюхи в «Дельфине» симпатичные, а денег всегда не хватало, чтобы позволить себе их общество. К сожалению, Нелл умерла от чумы два года назад, но Алиса, симпатичная девчонка из Хантингдоншира, с внешностью эльфа, по-прежнему там работала и иногда сидела со мной, пока её не требовал клиент. «По малину в сад пойдём, — всегда говорила она, когда её подзывал мужчина. — Пришло время ваньки-встаньки!»