Безумие

Когда настроение моё было хорошее, это значило только одно – я иду в ногу со временем. Сегодня я отчаянно не хотел упускать его из виду. Хотя в моей экстремальной выездке, в моём тухлом галопе было маловато правды. Мне на пятки наступал тот самый период, когда человек уже не жаждет приключений, я отдал ключ от них на хранение своей жене. Чтобы она заперла нас двоих в этом самом периоде, в котором мы жили душа в душу, в котором любовь уже не старела, а только хорошела. Тела? Может быть, потому что цепляются за видимое, осязаемое, они всё ещё ищут дозу своего обаяния в глазах других: «Ты совсем не меняешься». «Вечно молодая». «Годы тебя не берут». «С каждым годом ты всё краше». Хотя последнее могло относиться к косметике. Ложь приятно было намазывать на бутерброд будней, что ни говори. Потом жуёшь долго-долго, смакуешь. Я фильтровал, оставляя в голове только приятные моменты, у Шилы всё было иначе, она могла долго заедать послевкусие каких-то нелепых оскорблений, прямых или косвенных. Вся проблема была в том, что она не умела «забить», значит, ей было не «наплевать». – Что, опять на работе прививки были? – Какие прививки? – Комплексы, которые тебе прививают. Или: – Зачем ты притащила домой эту рассаду? – Какую рассаду? – Вон, уже колосится в твоём сером грунте, – гладил я её по голове. – Никого не слушай, ты самая красивая. – Тебе легче, ты меня любишь. – А ты? – Очень, но хотелось бы ещё больше. Как мне любить тебя ещё сильнее? – Да какое это имеет значение. Главное – меня.

Редкий случай, перед выходом я чистил ботинки, у которых уже асфальт сгрыз каблук, первый питался резиной, это было заметно по протектору шин на моей машине.

Собака бросается мне в ноги, как только я выхожу из лифта. Сколько лет здесь живу, никак не могу привыкнуть к этой шавке, словно маленькая неприятность, она застаёт меня врасплох, за ней вырастает старик-суховей, скорее даже сухостой в тёмных очках. Никогда не знаешь, куда он смотрит – на тебя или сквозь. Я даже готов был поверить, что он в них родился, в стране, где было очень много солнца. Он всегда носил их, будто от кого-то скрывал свои глаза. Он медленно поднимает руку в знак приветствия, я отвечаю ему: «Здрасьте». Его губы сухие выпускают сухие слова, их не слышно. Скорее всего, он сказал то же самое, а может на шавку свою, чтобы не лаяла. Та закружила вальс в его ногах.

Я пропустил вперёд цирк и вышел следом. Шоколадной плиткой уложен тротуар. В некоторых местах та отколота, кто-то унёс с собой, не с чем было пить чай, на самом деле, некачественный какао, надо было делать плитку из мрамора. Я тоже поднимаю кусок шоколадного тротуара, долго верчу его в руках. Вижу в нём цельный фундук, белый камешек гальки впился прямо в середину куска. Цвет его благородный и приятный. Некоторые вещи впитываются в сознание, как этот, шоколадно. Возвращаю на место часть тротуара. Подойдя к машине, я пнул колесо ногой: «Пора уже шипы поменять на летнюю».