Безумие

– Что это такое вообще – лошадиная сила? – спросила меня, уже покончив и с подругой, и с ванной, стоя на кухне в халате. Я уже пустил немецкую прохладу по венам и налил Шиле тоже.

– Ну, это единица измерения мощности автомобиля, – смотрел я на четвёрку, украсившую торт. Я не знаю, почему именно лошадиная? Почему не дали имя какого-нибудь человека? Как, к примеру, сила трения в Ньютонах, сила тока в Амперах, с таким же успехом можно было бы измерять силу машины в Поддубных.

– Ага, а чувство юмора в Ильфах и Петровых.

– В Ильфах мне нравится. А красоту в чём? В Мэрилинах Монро?

– Здесь мнения в каждой стране свои. С любовью проще. В Ромеах.

– Почему не в Джульеттах?

– Мне это будет напоминать о твоей подруге.

– Пожалуй, ты прав. В Джульеттах лучше будет измерять потерянное время. Это, кстати, она и звонила.

– Я понял. Зачем же так долго болтать, зная, что оно будет потеряно?

– Вопрос не по существу.

– Разве я назвал её существом? – никогда не нравилась она Артуру.

– Я протестую.

– Протест отклонён.

– Она поднимает мне самооценку. Внушает мне позитив. И вообще, ты же не думаешь о потере времени, когда сидишь в Инете или смотришь ТВ.

– Ты права, не думаю. Что у неё новенького?

– Как люди меняются, просто диву даюсь. Такая девочка была домашняя, в музыкалку ходила, на фортепиано. Как и все нормальные девочки, сочиняла стихи, сочиняла в стол, пока не вышла замуж. Муж купил новый стол, и стихов не стало.

– Разве она не развелась?

– Да, но стол остался.

– Может, ей стоит его выкинуть? Стол.

– Тогда и машину, и квартиру, и ванны, и собачку, и маникюр. Вряд ли она захочет. В основном она довольна своим настоящим, но иногда, конечно, ей хочется крикнуть: «Довольно! Сегодня хочу другого». «Неужели ты не слышишь, что это я говорю тебе, Артур?» Здесь появляется голос, он слишком долго не был на улице, он вырывается из груди, где так нудно томился и рисковал скиснуть, стать ряженкой. Голос встаёт на задние лапы и смотрит вокруг, потом, смело ступая по асфальту из нот, который для него проложили композиторы, идёт свободно и легко. Тысячи нот подхватили его, своего вождя, подняли вверх и понесли вперёд. Что это – бунт или маленькая революция? Шила пока не готова была выступать открыто.

Я не слышу. Ладонь моя зажимает бокал с холодным белым вином, я держу не за ножку, а за тело. Я знаю, что, пока не нагрею его, оно будет сохранять вкус, но стоит мне преступить грань, как вино потеряет свой шарм, очарование. Шила смотрит на меня, даже улыбка её пахнет миндальным шампунем. Неожиданно свет на кухне погас.

Когда резко вырубают электричество, ты проваливаешься в погреб, где хранится темнота. Она как вселенная. Чёрная дыра ночи. Жёлтая лужа на небе не просыхает. Я слышу, как ищут по полкам фонарики и свечи за стенами соседи, кто-то вышел в коридор проверить пробки, приобщиться к кому-нибудь, чтобы не было так страшно. Я нет, я пытаюсь смириться с ней, с темнотой, подружиться, может быть даже поболтать, такая редкость, полная темнота. Она молчит, я тоже молча смотрю на тёмные окна в домах напротив, там уже темноте ставят свечи, пытаясь вылечить свой страх. Я начал было уже привыкать и всматриваться в силуэты окружавших меня вещей. В этот момент его снова дали, свет. Будто маленький праздник, маленький Новый год. Всё закрутилось, завертелось, как прежде. Конвейер заработал. Шла сборка обыденных хлопот.

– Да будет свет, – произнесла сакраментальное и протянула вперёд руку с бокалом Шила. «Нет, я ещё не готова». Мы чокнулись. Она пригубила символически и поставила вино на стол.

* * *