– На Марсово поле. К вечному огню.
– Марс, что я узнаю, у тебя и в городе есть участок. Сколько соток?
Марс засмеялся беззвучно.
– У костра сидели люди, грелись, – не обращала внимания на шутки Вика.
– Они там не только греются, но ещё и еду на огне готовят.
– Да? Горячего не было. Но были звёзды, много звёзд.
– Звёзды круче театра, – подтвердил Марс.
– Почему люди так любят смотреть на звёзды? – спросила Шила.
– Яркости в жизни не хватает, – откликнулся Марс и поднял ей навстречу бокал.
– Ты прав. Помнишь, каким ярким всё было в детстве. Любая ерунда. Иногда мне кажется, что я уснул крепким детским сном, а взрослая жизнь мне только снится.
– Взрослым становишься, как только начинаешь искать смысл жизни, – вставила между нами реплику Шила.
– Так в чём он? В чём смысл жизни? – посмотрел я на Шилу. – Молчишь. Я тебе так скажу. Сначала полюбить, потом разлюбить, потом чередуй, лавируй, качайся на этих качелях.
– Или в качалке, – засмеялся Марс.
– Качели, как же давно я не каталась на качельках, – закинула голову назад Шила, взявшись нарочито за ручки кресла, в котором мы тонули, будто только что забралась в эти самые качели и встречный воздух начал уже обдувать её голову. – Шила, ты качаешься на мне, – обдало моё лицо тоже шёлковым ветром её волос.
– Я же говорю – качели, – веселилась Шила, а её, заброшенная назад голова уже видела, как приближается земля с каждым махом.
С каждым махом топора он был ближе к цели, но Земля, на которую с ужасом смотрели те, кто не боялся, прильнув к иллюминаторам, лелея последнюю надежду, что вот-вот самолёт возьмёт себя в крылья и взмоет снова вверх, приближалась ещё быстрее. Уже можно было различить деревья, тропы и ручей, чьи воды лишний раз напомнили о скоротечности жизни. Все были равнодушны к железной падающей птице. Они занимались своими обыденными делами. «Подумаешь, птица, мало ли их здесь летает, мало ли их здесь умерло на наших глазах».
– Да, да, да, как же я тебя люблю, – задрожала она, расплёскивая свою страсть по сторонам, вонзая свои ногти в мою спину. Потом обняла её и въелась в потное тело меня, въелась в него всем существом своего. Мокрое лицо прижалось к моему, но сил целовать уже не было. Всхлипнула пару раз, потом зарыдала. «Вот оно, женское счастье». Давно уже распрощался я со своим коротким оргазмом. «Женское счастье дольше, глубже, чувственнее». Она, как хорошая машина, заводилась с пол-оборота, будь то секс или выяснение отношений. Разве можно было такую не любить, а тем более оставлять. Уведут.
Шила быстро уснула.
«Ну, вот, увели», – подумал я. Ночью без женщины делать абсолютно нечего. Сколько было ночей, столько и женщин. Остальные не ночи и были, так, жалкое подобие – сумерки. Некоторые из женщин ушли в точку, иные – в тире, одинокие – в себя, мне каждую ночь хотелось уйти в неё, в гитару любви и играть всю ночь, пусть даже на трёх аккордах. Песня закончилась, теперь нужен был сон. Сон, и это тоже стало работой. Я лежал и думал: «Почему Бетховен слушал музыку, а я только гудение, даже не море, а какой-то далёкий звон, будто холодильник, который вынужден был постоянно остужать мысли, чтобы те не испортились».
Артур зашёл в цветочный магазин.
Весеннего в этом дне было мало, разве что смс-ка: «Купил тебе луковицы тюльпанов, как ты просила, скоро буду».
«Спасибо, жду», – прочёл он на своём телефоне, выйдя из магазина. Эти слова она набрала на экране, а в голове: «От свежих тоже не откажусь».
«Зачем ей луковицы? Может, ей сразу готовых?» – «Ты не понимаешь, – спорил я сам с собой, – будет ныть потом, говорить, что я всё перепутал». – Сунул я свёрток с луком тюльпанов в сумку. – «Дурак», – отозвалось в душе. – «Сам такой. Вы тоже так считаете?» – улыбнулся я продавщице, что обслуживала меня.
«Клиент всегда прав, а если не прав, значит, это не наш клиент. Хотя я почему-то решила, что вы возьмёте букет, а вы обошлись луком. Из такого лука в сердце не попасть, разве что сварить суп».
«Я же говорю, дурак», – засмеялось в душе.
Иногда я вызывал свой внутренний голос на дуэль, мы стрелялись, я, как джентльмен, стрелял в небо, пальцем в небо.
Он уже хохотал: «Опять пальцем в небо, а я тебе говорил». – «А что ты ещё можешь, только говорить и способен. Средним пальцем можно застрелить кого угодно».