Безумие белых ночей

— Свет выключи.

— А ты выключи свой будильник, а то завтра в семь начнет орать, я на автомате встану, сварю кофе, оденусь, выйду на улицу, а там воскресенье.

— Считай, отомстил. Это все?

— Нет. Поцелуй меня.

— У меня губы не поворачиваются целоваться без любви. Поцелуи — мое слабое место. Я таю от них, как мороженое на жаре. Останется меня только развернуть и съесть.

— На ночь есть вредно.

— Встречаемся утром?

— Да, хорошо, — обнял я Шилу, и мы уснули.

Встречаемся вновь утром. Я просыпаюсь раньше. Тихо ускользаю из спальни, прихватив штаны и футболку. Сначала склоняюсь над умывальником, потом все больше склоняюсь к тому, что люди произошли от кофе: только он способен сделать из меня утром человека. Кухня встает и делает мне навстречу несколько шагов, здоровается, обнимает теплом и предлагает остаться на завтрак. Хорошая женщина — кухня! Я любил ее всем желудком. Не то чтобы мне все время хотелось есть. Нет. Просто отношения эти зашли слишком далеко, а разорвать их не было никаких сил, да и не только у меня, у любого домашнего человека. Так я и жил, разрываясь между кухней и женой. Была, правда, еще одна женщина — моя работа. Может, и не женщина, так любовница. Поэтому к ней Шила меня не ревновала, она считала, что у каждого уважающего себя мужчины должна быть такая любовница.

Снова, как в раме, в проеме с холста утра на меня смотрела Шила. Сейчас она напомнила нежную одинокую розу, которую надо было непременно напоить водой, чаем, а может, вином, чтобы любоваться ею весь оставшийся вечер или даже жизнь, всю оставшуюся жизнь. Впрочем, сейчас, когда я был влюблен, оба эти отрезка времени были равны.

— Не спится.

— Не спиться бы.

— Что делаешь?

— Кофе варю.

— Будешь пить его на ночь глядя?

— Не знаю, может, и не буду. Знаешь, как в любви, иногда важнее процесс, чем результат. Кстати, уже почти утро.

— Это на часах утро, а на улице темно, значит, ночь.

— Хочешь, переночуем здесь? — подошел я к Шиле, взял за подбородок и впился в губы. Другая моя рука обвила ее талию и легла на бедро. — Откуда в тебе столько обаяния?

— Голодный?

— Всю ночь не ел.

— Значит, я была права, все-таки ночь.

— Для настоящей любви мало одного обаяния, нужно как минимум два, и чтобы в унисон.

* * *

Мы живем душа в душу, а все потому, что разделили обязанности: я делаю кофе по утрам, он последний выключает свет. Вечером я снова влюблялась в него, влюбленной засыпать было легче.

Кроме того, я научилась разговаривать с ним молча. Ментально. Характер у меня, у Шилы, своеобразный: вечером она с ним разводилась, чтобы ночью почувствовать себя невестой и провести первую брачную ночь, а утром вновь выскочить за него замуж. Целый день она могла жить только тем, что вечером вернется к самой себе домой. Тогда Артур находил свою любовь раздраженной, печальной, голодной. Именно ее дикий голод позволял ему вернуть все на свое место: положить ее на кровать, добыть сок из апельсина, привести в чувства. Все больше он склонялся к тому, что женщина его создана была не для работы, а для любви. И это было не позой, это было разнообразием. Вот и сейчас ее тело, словно трещина в темноте, раздвинуло ночь. Занавес упал с плеч. Ночь стала трогательной, теплой и вкусной. Комедия и драма, плач и смех перемешались с частями наших тел в лугах хлопка.

Утренний макияж вместо главного хобби. Кисточки, краски: тени, помада, румяна. Надо было привести в порядок холст и заломить за него такую цену, чтобы все понимали, что полотно бесценно. Я давно заметила, что утром время летит быстрее: его запросто можно проспать, а если ты даже вовремя встанешь, то его катастрофически не хватает. Вечером другое дело — время растягивается до таких размеров, что никогда не удается пораньше лечь спать. Покончив с живописью и перебирая в голове платья, она сидела в одном халате перед собой, и ей уже хотелось налить на себя красное.

* * *

В это время он варил ей кофе. Нет, не готовил, а именно варил, чтобы тот, вздохнув в турке корицей, сам отдал весь свой шоколадный аромат. Самоотдача — вот что отличало настоящего мужчину от растворимого. Марс разлил кофе по чашкам и посмотрел в окно, требуя взаимности. А что требуется от окна? Хорошей погоды. Если погода хорошая, то и видимость не важна. Котировки настроения идут вверх. Ты чувствуешь прибыль в душе. Радость налицо. Наличный счет пополняется. Ты богат, ты счастлив и даже щедр. Ты готов уже делиться добром этого утра с другими, если они возьмут, если они не посчитают это взяткой. Он подошел к окну и глянул ему прямо в глаза. Погоды и след простыл.

— С кем ты разговаривал? — пришла на кофе Вика.

— Сам с собой.

— Не пугай меня.

— Да нет, Артур звонил, кажется, она его простила.

— Это все слова. Женщина никогда никому ничего не прощает. Говорю тебе как женщина. У нее нет этой функции. От этого мы и страдаем.

* * *