Безумие (март 2008)

Дурдом, как не обинуясь называли его мои новые сотоварищи, живо опровергал абсолютно все распространенные стереотипы - и предлагал взамен новые. В курилке, у телевизора, на прогулке меня, вопреки ожиданиям, окружали абсолютно нормальные с виду люди; Наполеонов и алжирских беев здесь, видимо, не водилось никогда. Единственной их сильно отличительной чертой была чрезвычайная заторможенность: двигались и говорили они как в сценах замедленной съемки. Но чем ординарнее выглядел человек, тем, как правило, большие проблемы имел. Интеллигентного вида студент мехмата банально переучился до того, что стал заговариваться - мама с папой вызвали скорую. Совсем юный человек христообразной внешности за один день потерял в катастрофе всю семью; сердобольные соседи по лестничной клетке сутки слушали через картонную стену его рыдания, после чего привезли его сюда. Оба рассказали мне, что их здесь называют «косцами» - в этот разряд записали и меня.

- От армии косишь, - вполне утвердительно произнес молодой соискатель Андрей Александрович, вызвавший меня к себе на следующее утро. Шутить ли с доктором, было неясно, и я предпочел промолчать. В течение встречи доктор изредка поднимал голову, чтобы вполне дружелюбно задать мне какой-нибудь вопрос, после чего погружался в писанину. Я рассказывал что-то про семью, про институт, а он писал. Он писал, когда я говорил, писал, когда я надолго замолкал и даже когда я выходил из кабинета. Позже я узнал, что врачи-психиатры слушают, не что говорит человек, а как.

Мой дорогой доктор, как выяснилось, нашел у меня психическую патологию на первой же встрече. «Иди выпей лекарства», - сказал он, не отрываясь от бумаг. Предложение меня несколько удивило - мое пребывание здесь называлось обследованием. Смутно припомнив формановский «Полет над гнездом кукушки», попробовал спрятать таблетки под язык, но не тут-то было - бдительная медсестра попросила открыть рот. Нейролептики и транквилизаторы здесь давали всем без разбора - пришлось проглотить.

- Ты лежишь первый раз, и таблетки тебе придется пить, - инструктировал меня мой приятель Петя Параноид, работавший на «Врачей без границ» и сам много раз лежавший с настоящим клиническим диагнозом, обозначенным в его прозвище, - опыта у тебя нет, симулировать действие препаратов ты не сможешь.

Симулировать и правда было трудновато - я решительно не замечал никаких перемен ни в своем поведении, ни в окружающем мире. Разве что больные, ходившие по коридорам, больше не казались мне заторможенными овощами, как при поступлении. Некоторые, правда, при разговоре смотрели только прямо перед собой, но и это больше не казалось странным - в конце концов, мы же в психиатрической клинике. Первая же моя попытка почитать книгу закончилась забавной неудачей - видя перед собой печатный лист, я отчего-то не мог прочесть и двух строк. Буквы не расплывались, нет - они просто отказывались складываться в слова, а слова - в предложения. Из доступных удовольствий остались только плеер (он исчез из-под моей подушки сразу после того, как выписался очкастый клептоман) и телевизор, выключавшийся ровно в 22.00.

- Слышь, - свое обращение человек в вязаной кофте, с внешностью бандита, сопроводил простонародным жестом: несильным ударом тыльной стороной пальцев по моей руке, - а че, правда, говорят, нам в еду что-то сыплют?

Прозрачный компот и вареная гречка не выдавали содержания в себе посторонних субстанций ни на вид, ни на вкус, так что я почел за лучшее пожать плечами. «Помни, паранойя заразна, - прозвучал у меня в голове голос друга-инструктора Пети, - не верь там никому». Молва приписывала подсыпание в еду брома армейскому, а не психбольничному быту, а здравая логика говорила, что не будут же всем огульно сыпать в суп растолченные транквилизаторы. Тем не менее выгнать из головы липкий страх оказалось непростым делом - в какой-то момент я заметил, что думаю по минуте над каждой ложкой гречки.