Безумие (март 2008)

Дни бежали, родственники, сокурсники, друзья приходили меня навещать; врач по-прежнему задавал мне вопросы, совершенно не слушал честные на них ответы и все так же производил впечатление пишущего автомата. Зато больные становились все разговорчивее и с удовольствием выдавали мне медицинские тайны. Мальчик с ангелической внешностью и бородкой семинариста-первогодки был доставлен сюда после попытки покушения на честь своей матери - теперь она ежедневно просиживала с ним все часы посещения. Венгр по имени Атилла, похожий почему-то на турка, как выяснилось, съехал на почве шахмат - после нескольких попыток разогнать с ним скуку за клетчатой доской (неизменно кончавшихся его победой в пять ходов) проведавшие о его анамнезе санитарки со скандалом отобрали у нас доску. Платному больному, бизнесмену с комплекцией бегемота, удалили огромную опухоль мозга, в связи с чем он был вынужден раз в полгода проводить здесь три недели. Человек с внешностью бандита ежедневно рассказывал в курилке, что он «из измайловских пацанов» и просто здесь отсиживается, потому что «наказал кого надо». Но при личном разговоре подводил меня к окну и, указывая на вентиляционные короба на соседнем корпусе, уверял, что вот эти самые штуки, слышь, они для прослушки и записи всего того, что мы говорим. Мы вот говорим, а они все записывают. Я соглашался - в коммуникации со здешней публикой эта реакция была не только самой правильной, но и самой естественной. Потому что паранойя, как и было сказано, заразна, а правдой может оказаться что угодно. Например, через полгода после выписки я увидел обезображенное лицо этого самого измайловского параноика в телевизионном репортаже о кровавой разборке на Сиреневом бульваре.

- Когда ты выписываешься? - спросил навестивший меня кузен, и в моем незыблемо-спокойном сознании вдруг шевельнулась тревога. Я осознал, что приблизительно за три недели я ни разу не задумался, когда именно я отсюда выйду. Некоторые мои соседи находились в клинике годами. Вроде бы ничто не указывало на то, что я разделю их участь, но, с другой стороны, все может быть. Испугаться по-настоящему, однако, не получалось - я стал спокоен как слон. Вот, к примеру, несколько дней назад на скорой сюда привезли наркомана в ломках, который расшвыривал субтильных санитарок, пытавшихся уложить его на вязки. Нас призвали на помощь - щуплый я, гигант-азербайджанец и измайловский параноик без тени тревоги присели наркоману на конечности, и нянечки смогли привязать несчастного буйного к кровати.

Тем не менее, вопрос кузена меня встряхнул и заставил оглядеться. Что-то определенно изменилось. Вместо дождя за окном все время шел мокрый снег. Молодой доктор на ежедневных свиданиях перестал писать не отрываясь и с живым интересом разглядывал меня. В маленьком корытце с лекарствами я обнаружил новую таблетку, продолговатую, со странными насечками. «Подбираем тебе антидепрессант, - сказал Андрей Александрович, которому я до той поры ни единым словом не жаловался на депрессию, - вот пробуем новый, немецкий». Запомнив длинное название, я решил справиться у Пети Параноида, что за сюрприз приготовила мне медицина. «О Боже, - воскликнул мой друг, - ты это выпил уже?» Я кивнул. «Надо было выплюнуть. Теперь пей, пропускать нельзя, хуже будет». Похоже, выбора у меня не было. На второй день приема я заметил, что меня каждые двадцать минут охватывает беспричинный легкий смех, а вечером вдруг обнаружил себя в своей палате с привязанными к кровати руками. Подняться было невозможно - ни одна мышца не сокращалась. «Судороги у тебя были, милок, - сказала санитарка, вошедшая в палату с тарелкой больничной каши, - лежи, лежи, встать не получится. Давай покормлю». На сгибе плеча красовалась свежая темная точка - видимо, пока я лежал в обмороке, мне сделали укол в вену.

«Не рассчитали мы дозу, да. Отменим, отменим тебе этот препарат», - глаза молодого доктора за очками бегали виновато, под стать блуждающей по его лицу полуулыбке. Оказалось, что прежде чем начать дергаться и упасть в обморок, я бегал по коридору и хохотал.

- Ты как-то страшно тормозишь, - заметил сокурсник, пытавшийся рассказать мне институтские новости, которые я слушал не слишком внимательно, - и смотришь как-то странно.

- А чего нас бояться, - попытался пошутить я, но губы как-то не очень растягивались в приличествующую улыбку. Приятель посмотрел на меня испуганно, у него отчетливо дернулась щека.

- Ты правда от армии косишь? - с недоверием спросил он.

- Да вот сам не знаю, - ответил я, - мне тут что-то такое дают, что я читать не могу. И писать. Телевизор смотрю только.

Приятель отчетливо засобирался домой, хотя приехал пятнадцать минут назад.

- Тебе не кажется, что твой друг слегка вздрюченный? - спросил меня вечером того же дня на прогулке христообразный сирота.

На исходе пятой недели в воздухе отчетливо запахло выпиской - меня отпустили на выходные домой.