Безумие на двоих

Сомнительное приветствие, лишенное теплоты, ударом кнута касается слуха и не долетает до цели. Я давно научился не обращать внимания на родительское пренебрежение и недовольство. С тех пор, как мама угодила в больницу, отец слишком часто поливал меня раздражением и разбрасывался разного рода предъявами. Так часто, что я свыкся с навешанными им ярлыками и поверил в то, что я – «неблагодарный сын», «неверный парень», «худший друг».

Свыкся, поверил и с мазохистским удовольствием старался соответствовать. Филонил на парах, был инициатором самых сумасшедших выходок и не раз попадал в отделение полиции к хорошо знакомому с батей майору Терентьеву. Непременно хмурившему брови, стоило мне появиться, и выстукивающему по столу траурный марш изгрызенным колпачком шариковой ручки.

Чем больше отец читал мне нотаций, тем злее становились мои поступки. Изощреннее – пранки, безжалостней – манипуляции. Я выискивал у окружающих людей слабые места, прицельно по ним бил и наслаждался чужой болью, пытаясь заглушить свою.

Не получилось.

– Если ты пришел просить отмазать тебя от армии…

Отхлебнув глоток светло-коричневой жидкости, начинает отец, но осекается на полуслове, встречаясь со мной взглядом. Морщится, отхлебывает еще и отставляет бокал в сторону, потирая большими пальцами виски. Наверняка думает, что я сейчас буду рассыпаться в мольбах, испытывая панический ужас перед службой.

Ошибается. Как и всегда в случае со мной.

– Нет. Я не собираюсь косить.

Заявляю уверенно и едко хмыкаю, скрещивая руки на груди. Широко расставляю ноги и, продолжая опираться на диван, изучаю обстановку выхолощенного помещения. Безликое кресло, нейтрального цвета шторы. Мамины фотографии давно исчезли из этого кабинета. Теперь в посеребренной рамочке красуется снимок другой женщины. И это, как ни странно, сейчас уже меня не царапает.

– Что тогда? Хочешь часть потеплее?

– Не угадал, бать.

Я отрицательно качаю головой и пару секунд наслаждаюсь его замешательством. Не удивительно, что мы так сильно отдалились после случившейся трагедии. Никто из нас не попробовал узнать, что гложет другого.

– Обещание с тебя хочу взять.

– Ты? С меня?

– Ага, – сообщаю невозмутимо и вытаскиваю на одном выдохе. – Дай слово, что не прекратишь финансировать мамино лечение.

Озвучиваю самое сокровенное и ногти в ладони вгоняю, отчаянно нуждаясь в гарантиях. Я не боюсь жестокой муштры, не парюсь по поводу дедовщины и с легкостью оттарабаню хоть двойной, хоть тройной срок. Если буду знать, что с мамой здесь все в порядке.

– Обещаю…

Глава 33

Саша, три месяца спустя

– Да, да. Пять минут, и выхожу.

Устало хмыкнув, я сообщаю шипящей на меня трубке и отключаюсь, замерев перед зеркалом. Критично изучаю свое отражение, торопливо стягиваю отросшие до поясницы волосы в высокий хвост и прибегаю к безотказной дыхательной гимнастике.

Трачу еще какое-то время на то, чтобы замазать синяки под глазами корректором, выделить скулы хайлайтером и придать щекам здорового румянца. Мажу губы персиковым блеском и глубже запахиваю полы светло-бежевого длинного пальто, скатываясь по лестнице.

На пару секунд мешкаюсь в коридоре, шнуруя белые кроссовки на высокой платформе, но этого оказывается достаточно, чтобы мама выплыла из кухни на шум и смерила меня заботливым взглядом Шерлока Холмса. Пытающегося найти во мне признаки изможденности и глубокой депрессии.

– Я блинчиков напекла. С творогом. Твои любимые. Покушаешь, дочь?

– Нет, спасибо, мамуль. Меня Аня уже заждалась.

Я вежливо отказываюсь и цепляю на лицо дежурную улыбку, притворяясь, что со мной все в порядке. Что сердце давно работает в нормальном ритме, больше не щемит под ребрами, и слезы не норовят пролиться неконтролируемым потоком. Что я не переживаю, как там Матвей в своей армии, не загибаюсь без него и не забрасываю сводного брата сообщениями, на которые он упорно не отвечает.

– Куда вы, Сашуль?

– В торговый центр. По магазинам прошвырнемся, там что-нибудь перекусим.

Ложь слетает с языка, на удивление, легко и не вызывает ни капли дискомфорта, усыпляя бдительность моей чересчур мнительной родительницы. И я этим бессовестно пользуюсь, выскальзывая за дверь, и продолжаю утаивать, что в двух кварталах за поворотом меня ждет никакая не Анечка, а Игнат Крестовский в ярко-оранжевом Марковнике.

Призывно мигает фарами, стоит мне выскочить из-за угла, и нажимает на кнопку, врубая радиоприемник, заполняющий салон звуками пронзительной музыки, разрывающей душу. А я не узнаю в этом серьезном повзрослевшем за несчастных три месяца молодом мужчине прежнего рубаху-парня Креста, способного рассмешить окружающих одной только фразой.

– Привет, Саш.

– Здравствуй, Игнат.

Я тепло приветствую одногруппника и, повинуясь укоренившейся привычке, первым делом застегиваю ремень безопасности. Только после этого лезу в маленький рюкзачок, покоящийся у меня на коленях, и извлекаю оттуда сырники, которые, как мама уверена, я съела на завтрак.

– Угощайся.

– Ты-то сама когда последний раз нормально питалась?