Безумие на двоих

Балансируя на краю воспаленного сознания, я мобилизую все свои резервы, чтобы не догнать Баринову и прямо здесь на нее не накинуться. И вообще не соображаю, почему меня так сильно плющит.

Словно в прострации, я преодолеваю лестницу, с трудом переставляю ноги, как будто на них грузы повесили, и замираю недалеко от входа, сканируя пространство некогда принадлежащей мне комнаты. Все те же обои, та же кровать, никуда не девшийся шкаф, покрывшийся слоем пыли комп.

Сами предметы абсолютно не трогают за живое. Но вот наличие Александры в этом антураже вносит определенные коррективы. Сталкивает в пучину подозрительно ярких воспоминаний, транслирует непристойные картинки с Сашкиным участием и превращает меня в нетерпеливого восемнадцатилетнего сопляка, не умеющего контролировать свои порывы.

По крайней мере, ничем другим я не могу объяснить то, что стремительно подступаю к Бариновой и льну своей грудью к ее спине так, что между нами не втиснуть лист бумаги.

– Сашка… красивая…

Задеваю ее своим горячим дыханием, мочку уха зубами прихватываю и плыву в каком-то невообразимом мареве. Дурею от непозволительной близости, как зеленый пацан, и три с лишним года назад отматываю.

Ни черта в моем отношении к сводной сестре не изменилось. Все так же от ревности корежит, а еще вышвыривает в открытый космос, стоит только до нее дотронуться.

– Сань, зачем тебе этот убогий, а? – чутко отследив ее колебания, я быстро проглатываю рвущуюся наружу усмешку и обезоруживаю девчонку железобетонным фактом. – Не, каждый достоин второго шанса, я не спорю. Но тебя ж от него не торкает.

Все-таки скривившись, я жестко высекаю, а ладони сами ложатся на Сашкины бедра и разворачивают ее ко мне. Пальцы комкают легкую ткань, задирая подол, и скользят вверх по гладкой коже, воспламеняя нас обоих.

Подписывая негласный контракт. Принося запоздалые не слишком уместные извинения. Сдирая пломбы с потаенных желаний.

– Не торкает.

Установив с Бариновой зрительный контакт, я повторяю со страшным нажимом и уже в следующую секунду запечатываю ее рот грубым поцелуем. Терзаю и ласкаю одновременно, выпиваю ее до самого дна и мгновенно наполняю жидким огнем, которого с лихвой в моих венах.

Снова подстраиваю под себя, стираю ладонями невидимые следы чужих прикосновений, рисую везде свои клейма. На шее, ключицах, на тыльной стороне тонкой аккуратной кисти.

Азартно беру намного больше, чем разрешено, и выпадаю в ступор от жалящей скулу пощечины. Мотаю башкой из стороны в сторону и ошеломленно наблюдаю за тем, как Сашка потирает ушибленное запястье.

– Ты совсем охренел, Матвей?! – оправившись от первого шока, Баринова переходит на крик и тыкает мне в грудь коротко стриженным ногтем. – Думал, вернешься, а я растекусь перед тобой ванильной лужицей? Черта с два! Держись от меня подальше и больше трогать не смей!

__________

* - строчка из песни гр. "Каста" - "Ревность".

Глава 37

Мот

Сашкины вопли до сих пор по ушам долбят, пока я кубарем скатываюсь с лестницы и торможу у ее подножия. Перевожу дух, сбавляю обороты, потому что по венам до сих пор адреналин шарашит. По всем фронтам перегрузка, как будто с исследовательской миссией на Луну отправили без какой-либо подготовки и должного снаряжения.

Все шкалит. Пульс. Притяжение. Одержимость. Словно и не жил эти три года, а так – существовал. Перебивался на минималках, поддерживал организм хавкой без вкуса и запаха, довольствовался ширпотребом. А сейчас хватанул дозу чистейшего неразбавленного удовольствия и поплыл.

– Матвей!

Суровый оклик прилетает куда-то в область виска, скатывается, не причиняя вреда, и растворяется в воздухе. Судя по напряженной позе и стиснутым кулакам, батя готовится выступить во втором акте Марлезонского балета, и я даже готов его выслушать.

– Что?

– Чтоб мы тебя здесь больше…

– Не видели? Повторюсь, имею полное право находиться в принадлежащем и мне, в том числе, доме.

Сцепив руки в замок, я играючи возвращаю ему подачу и в мельчайших деталях напоминаю обстоятельства развода с моей матерью. Составленное виртуозом-юристом соглашение, подробно прописанные гарантии и благополучно отошедшая ко мне половина особняка, в котором мы в данный конкретный момент находимся.

Подмигнув в десятый раз краснеющему отцу, я забираю со стола Сашкин бокал с соком и салютую им теребящей рукав блейзера мужа Евгении Сергеевне. Опрокидываю в себя рубиновую жидкость под гробовое молчание, стянувшее всем присутствующим рты, и с глухим звяканьем ставлю стекляшку обратно.

– Не прощаюсь.

Пообещав заглянуть на огонек в самое ближайшее время, я торжественно удаляюсь, вальяжно шнурую кроссовки и набрасываю куртку на плечи. Выскальзываю на улицу, опускаясь прямо на холодные ступени, и пытаюсь проветрить чугунную голову, переполненную полярными мыслями.

Сейчас бы не помешал глубокий глоток никотина, отравляющего органы, только я не курю. Поэтому равнодушно отщелкиваю утекающие сквозь пальцы секунды.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять…