− Тшш… − шепчет он и когда с губ грозит сорваться очередной укоряющий его ласки возглас, я начинаю чувствовать это… Я начинаю чувствовать его…
Медленно… медленно. Забирая моё дыхание, забирая мою волю, сомнение и… Душу. Забирая мою душу.
Я чувствую его всего, целиком. Полностью во мне, полностью Мой!
− Даа! − вскрикиваю я, тут же оглушённая ладонью, смыкающейся на моих губах. Я плавлюсь и взрываюсь, плавлюсь и взрываюсь… Я тот самый вулкан, плюющий огнём и магмой…
Я сама магма!
− Мамочки... − хрипят мои непослушные губы, но я не могу остановить их, ни единую частичку себя не могу остановить. Я вся принадлежу и подчинена другим рукам, другому телу, другому существу…
− Тише, малыш… Прошу тебя, тише… − умудряется и успокоить и распалить меня ещё больше одним своим голосом, ещё одним движением вперёд, нежным захватом моего затылка в обе руки, поцелуем в висок.
Но он не останавливается, и я готова взорваться ещё раз, снова и снова.
− Господи! Сколько можно! − голос совсем немой, не мой голос, но когда моя спина выгибается дугой, а руки брата притягивают меня к своему потному телу, я опадаю на измятую кровать со всхлипом, с поцелуем на губах, с растекающимся внутри меня наслаждением Влада.
И вот она эта томная неподвижность, это недосказанное переплетение наших пальцев, его касание моего покрытого капельками блестящего пота лба своим, сохранившее молчание переглядывание взглядами и…
− Что это? Что это такое? − голос Лизы? Надрывной, полный паники и ужаса, а потом грохот… Грохот ударившейся о стену распахнутой двери. Рывком вскакивающий с постели брат, мой непонимающий взгляд в распахнутую пустоту ночи, короткая встреча с глазами Влада.
− Ты ни в чём не виновата… − лёгкое касание его пальцев к моей щеке… быстрое прикрытие моего нагого тела отвергнутым в самом начале, тем самым одеялом и спешное набрасывание на себя спутанных в комок ворохов одежды. Я едва приподнимаюсь на кровати, наблюдая за разворачивающейся перед моими глазами сценой и не могу верить происходящему. Я не верю…
− Господи боже мой! − проём двери, оставленный сестрой пустым на какое-то время, на время данное мне для осознания произошедшего, но потраченное в пустую заполнен ярким светом включенного по всему дому электричества, а ещё всеми его обитателями, кроме… Кроме маленькой Анж.
Возглас, только что услышанный мной вырван моим слухом из толпы, и неизвестно кому принадлежал на самом деле, я только замечаю растерянный взгляд матери едва ли почувствовавшей облегчение от раскрытия правды о нашем грехе. Лизку, мечущуюся взглядом от растрёпанного, но полностью одетого брата, заслоняющего мою фигуру на его кровати в его спальне и обмотанную в шерстяное одеяло. Анатолия, почему-то непременно встречающегося с моим взглядом и поэтому отводящего глаза с завидной регулярностью.
И…
Отец.
Отец со сжатыми в кулаки руками, с напряжённым лицом, раскрасневшийся, с распахнутым воротом пижамной рубашки в домашних тапочках с тёмным взглядом не отрывающихся от брата глаз.
− Отец, − негромко пробует объясниться Влад. Хотя даже я не в состоянии придумать вразумительное объяснение тому, что предстало глазам моего отца.
− Не смей! − вмиг обрывает папа не начатую речь сына. − Это так ты заботился о сестре всё это время! − громогласный крик потрясает воздух и я зажмуриваю глаза от страха. Слышны шаги, а я пытаюсь поднять свои свинцовые веки, но раздавшийся звук пощечины справляется с этой миссией лучше. Я вижу только склонившуюся вбок голову Влада и так не опустившуюся вниз занесённую для следующего удара ладонь отца.
− Папа, нет! − прошу я, закрывая рукой безобразно раскрытый рот, и ощущая набежавшие волны слёз.
Разъярённый взгляд отца направляется в мою сторону, и нет в нём жалости, нет сострадания.
− Это не её вина, − не глядя на отца, но касаясь его плеча, останавливает собравшегося образумить погрязшую во грехе дочь, твёрдым голосом, означающим только одно − Влад не поступится мной. Собой, может быть, но не мной. − Не трогай Миру.
Отец разворачивается и уходит прочь из вертепа греха и блуда, по пути бросив брату:
− Чтобы духу твоего не было в моём доме!
Я слышу мамин плач, вижу сухие панические глаза сестры, ушедшего вон Анатолия, и согбенную под гнётом нашего греха, нашей правды, удаляющуюся спину отца.
Дверь вновь захлопывается и я как есть бросаюсь к Владу:
− Не пущу! Не пущу тебя! − кричу, но только в его плечо, мои рыдания заглушает тонкая ткань рубашки, на самом деле их заглушают его руки. − Прости, прости меня. Я забыла закрыть эту чёртову дверь! Забыла!
− Тише, Мира Ты не виновата. Ни в чём, слышишь, − Влад приглаживает мои волосы и целует в лоб. − Рано или поздно это должно было случиться. Мы оба знали это, девочка моя. Мы бы никогда не были к этому готовы, − он пытается улыбнуться мне, чтобы сделать легче для меня. Для меня, когда только что отец выгнал его из дома.