Лиза с Анатолием собирались сегодня отправиться за покупками, вечером решив устроить у себя небольшую вечеринку для близких друзей по случаю возвращения из медового месяца и заселения в новую квартиру. О приглашении нас с братом на это маленькое торжество оповещений не было.
Я засмотрелась в окно, пропустив любимый момент поскрипывания шин о твёрдый гравий, а затем и ещё более близкого мне хруста тонкого свежего снега, успевшего выпасть ночью. Тёплая, всегда тёплая рука брата крепко сжала мою ладонь и приковав моё внимание к его красивым выточенным из белого гладкого камня пальцам.
− Ты сильно испугалась? − спросил он, не так жёстко, как говорил с остальными. Со мной его голос приобретал удивительную бархатистость и нежность, которые в общении с другими нельзя было даже предположить в этом почти жестоком соло.
− Немножко, − плохо солгала я.
Он остановил машину прямо посреди выезда из посёлка и притянул мою голову к себе.
− Прости, − зашевелились мои волосы, утянутые в тугой конский хвост, но постепенно приходящие в растрёпанное состояние. − Это я виноват. − Он брал мою вину на себя, эта моя безграничная глупость могла стоить нам… Чего? Наших отношений? Любви? Спокойствия наших родных?
− Я должна сказать им о своей беременности, − пробормотала я ему в плечо, лишь одной рукой схватившись за его пальто. Он не шевельнулся.
− У нас есть ещё немного времени, − сказал Влад. − Подождём…
− Чего? Чего подождём? − я начала раздражаться без причины и слишком резко отстраняться от него.
− Просто хочу, чтобы ты была чуточку спокойнее, − Влад реагировал нормально на мои перепады в настроении, вот и сейчас аккуратно заправил прядку волос за ухо и погладил меня по щеке. Я льнула к нему, словно бездомный котёнок и ничуть не стыдилась полной своей зависимости от него. − Родители собираются уезжать ночью тринадцатого, − снова притянув меня в свои объятия и продолжая гладить меня по голове, как маленькой объяснял он.
Я вспомнила другое число.
− Ты пойдёшь к ней в этом году? − тихонько спросила я.
− Да, − чуть хрипло ответил он, но сразу же поцеловал мою макушку.
− Влад… − я не смела − просить его об этом, а может, и права не имела.
− Умм?
− Я… Можно я пойду с тобой? − вместо того, чтобы поднять лицо и заглянуть ему в глаза, я трусливо прижалась к нему ещё сильнее, пряча его в треугольнике воротника.
Он сам оторвал меня от себя, мягко держась за мои плечи, ничего не говорил, только смотрел в мои глаза слишком долго, чтобы теперь нарушить молчаливый ответ.
− Если ты не хочешь… − сорвалась я.
− Хочу. Очень хочу. Спасибо. − Три коротких ответа − один ответ. Я не могла не произнести это:
− Я люблю тебя.
***
Утром четырнадцатого я не встала с постели…
Время ещё не пришло
МИРА
.Очень легко поддаться одолевающему тебя сну – это явно заведомо проигранное сражение. На удобной, уложившей все твои кости и мышцы в точно определённом порядке кровати обездвиженное слабостью тело и накатывающая с завидным постоянством дремота расслаблено погружается в ненавязчивый сон. Отключая все пять чувств, несмотря на безрезультатные попытки держать непослушные веки открытыми, по крайней мере, мне кажется, что я пытаюсь оставить открытыми свои утомлённые ничем глаза. Я смутно различаю голоса, не смеющие повыситься громче шёпота, лёгкие поглаживания моей свободной от капельницы руки и единственное, что мне удаётся сделать − это ободряюще улыбнуться беспокоящимся родным. Правда и в этом я не совсем могу быть уверена – наверняка лицо моё просто перекашивается от напряжённых усилий, но всё же…
Вчерашним вечером: когда я чувствовала себя почти прежней, честно, сегодня, я даже не могу вспомнить каково это – быть прежней; я заняла свой усыплённый лекарствами мозг разными картинками из будущего – предполагаемого моего будущего. В вип-палате, ведь я обязательно лежу именно в такой, хотя возможно всё ещё нахожусь в реанимационном отделении больницы, слишком яркий свет и размытые красные пятна повсюду…
ВЛАД.
«Четырнадцатое число. Четырнадцать дней. Четырнадцать недель…»
Я не мог заставить себя прекратить повторять эту зловещую мантру. Это заговорённое на смерть число в моей судьбе унесло ещё одну жизнь из моих рук.
Эта агония страха, пронизавшая моё тело при взгляде на залитую кровью раковину в ванной сестры уже после того, как я отвёз Миру в клинику в бессознательном состоянии. Это произошло снова.
Родителей уже не было в городе, Лизы с Анатолием не было в нашем доме, и только я один не смог уберечь свою любовь, словно кровь, так легко смытая водной струёй с глянцевых стенок, так же легко жизнь моей Миры просачивалась сквозь мои пальцы все эти чёрные четырнадцать дней. Четырнадцать дней, за которые я успел тысячу раз умереть и воскреснуть, четырнадцать дней, в которые уместилась жизнь моей любимой, её смерть… и воскрешение.