Безумие на двоих

− Да-да, здравствуйте, − я отхожу от больничной кровати к окну, оглядываясь на тело Миры, погружённое в искусственный сон. Невольная складка залегла меж бровей, глаза пытались сосредоточиться на матовом стекле, но зыбучие песчинки, без устали поступающие в глазницы заполняли собой поле зрения передо мной.

− Я звоню по поводу анализов Мирославы Сергеевны, − неуверенно понижая тон, говорит она. − И хотела бы поговорить с ней по поводу результатов.

− Простите, но… Мира не может подойти к телефону, − я снова начинаю тереть свой лоб, пальцами запутываясь в грязных прядях. Мне хочется сказать этой женщине, что наш разговор больше не имеет смысла, но она заговаривает раньше, а может быть, просто я… снова опоздал…

− Да? Ну, тогда можете просто передать ей, что я назначила ей следующий приём  в ближайший четверг, − это послезавтра. − А по поводу анализов, она может, не беспокоится, всё в полном порядке и никаких аномалий и отклонений в развитии ребёночка не наблюдается. Так что мы благополучно вступим на пятнадцатую неделю беременности.

− Прощайте, Маргарита Дмитриевна, − проговариваю я, оборачиваясь к постели сестры, как-то само собой вырывается, против воли даже. Значит, на четырнадцатой неделе я оборвал жизнь своего ребёнка.

Я убил его.

***

Родители прилетели, как только смогли − на четвёртый день заточения Миры в стенах кардиологической клиники. Лиза успела навестить Миру два раза за это время, один раз Олег разрешил ей зайти в реанимацию, второй раз Лиза прошлась только по пустому коридору у закрытых дверей.

Олег не возражал, что я провожу бессонные ночи у постели сестры, он с молчаливым неодобрением качал головой, но каждый раз, снова распоряжался насчёт выдачи мне чистых бахил и стерильного халата.

Я старался не показываться на глаза семье и избегал пытливого взгляда Анатолия, а объяснять возобновившиеся обмороки Миры полностью переложил на плечи друга.

Все эти четырнадцать дней я бдел на фирме днём с небывалым ранее рвением, погружаясь в начатые проекты и открытие дочернего предприятия. При виде Максима внутри уже ничего не клокотало от ревности, боль и некоторая зависть выветрились из порванной в клочья души и я был менее чем нейтрален, я был аморфен в отношении своего заместителя.

Ночи, похожие одна на другую, проводимые не во сне, но и не в этой реальности, а в каком-то смежном мире, где я разговаривал со своей любимой, непрестанно целуя её руки, протирая ладони в который раз, не смотря на уход медицинской сестры. Я пробовал читать ей из книги биографий великих художников с того места, где она любовно сделала закладку, аккуратно загнув краешек листа, тем самым противореча самому себе в том, что она не может слышать мои одинокие монологи.

Но в эти дни я часто противоречил себе.

***

− Я могу сказать ей, что она потеряла ребёнка из-за болезни, − предложил Олег, в то время, когда мы вместе застыли по ту сторону стеклянной стены, наблюдая картину воссоединения семьи с пришедшей в сознание Мирой.

− Ты сделаешь это для меня? − коротко усмехаюсь, не отрывая глаз от Мириного лица, бледного и прекрасного одновременно. В груди закололо − меня не было рядом, когда она пришла в себя. − Стало быть, перестал осуждать мою невозможную любовь?

− Не перестал. Но сделаю это для тебя, − неоднозначно отвечает Олег, и я смотрю в сторону друга.

− Ты − хороший друг. Знаешь это? − нужно было хлопнуть его по спине, но нашей дружбе хватало и понимающего взгляда. − Но не надо. Я скажу ей правду. Не хочу лжи между нами. Не хочу, чтобы винила себя. − Олег ободрительно кивает, и мы снова таращимся в это чёртово стекло, предохраняющее меня от неизбежного суда возлюбленной. − Она не простит. − Я знаю ответ на это утверждение, настолько уверенное, что оно не могло сорваться с моих губ вопросом, даже сейчас.

− Не простит, − решает не смягчать моего положения друг.

− Ты поэтому предложил не говорить ей правду?

− Помнишь, ты говорил, что я могу судить тебя сколько угодно, но судить её не имею никакого права. − Я только киваю его словам. − Ты не заставишь её быть с тобой, если она захочет уйти. Ты ведь это хотел мне сказать?

− Она может не быть со мной, если захочет,  − прижимая к стеклу ладонь, хриплю, просто не могу контролировать собственный голос, выговаривающий тяжёлое признание. − Но я… не смогу не быть с ней. − Пальцы упрямо съезжают вниз, слишком вдавленные в неподатливое стекло, и жуткий свист процарапывает мой слух.

− Тогда ты должен был принять мою ложь, − говорит он.

− Не могу. Она почувствует… И всё поймёт.

***

− Ээй! Привет, − излишне весело начал я, пробравшись на край кровати, опустив рельс. Мира по-прежнему была подключена к аппарату, а очередная капельница регулярно поступала ей в вену, тем не менее, я взял её руку в свои ладони.

− Привет, − тихо забормотала она, утомлённая встречей с родственниками и ещё не до конца соединённая с реальностью, после продолжительного сна. − Все ушли.

− Ага. Здесь только я, − отвечаю, хотя она и не спрашивает.