Оглядевшись по сторонам, как опытный воришка-карманник, я проскальзываю в чужую спальню и какое-то время стою на пороге, размышляя, с чего начать. С огромного шкафа, из которого на меня в прошлый раз вывалилась груда вещей? С компьютерного стола и тумбочек со множеством ящичков? Или с захламленного подоконника?
Делаю пару неуверенных шагов по мягкому ковру, в котором утопают босые ноги, и останавливаюсь напротив новенького макбука. Борюсь с соблазном поднять его крышку и попробовать подобрать пароль, веду ладонью по светло-серебряному пластику и буквально подпрыгиваю на месте, когда в другой руке звонко вибрирует мобильный.
Вдох. Выдох.
– Алло. Привет, Ир.
– Привет, Саш. Ты прости, мы вчера с Вадиком заболтались, и я все пропустила. Ты в порядке?
– Нормально, – выдавливаю сквозь зубы словесное крошево и зажмуриваюсь, меньше всего сейчас нуждаясь в чьей-нибудь жалости.
– Может, мне приехать? Или ты ко мне?
– Не надо, спасибо.
– Ну, ты позвони, если передумаешь…
Запинается на том конце подруга, а я стремлюсь как можно скорее закончить разговор, бросаю ей сухое «пока» и возвращаюсь к тому занятию, от которого она меня оторвала.
Лихорадочно выдвигаю ящики один за другим, внимательно изучая их содержимое. Снова натыкаюсь на сложенные в том же порядке учебники, новый баллончик для граффити и изрядно истончившуюся пачку с презервативами. А потом обнаруживаю между страницами блокнота стопку фотографий и забываю, как дышать.
С совсем не потерявших свой цвет снимков мне улыбается девятилетний Мот, которого с разных сторон обнимают Сергей Федорович и хрупкая невысокая брюнетка, в которой легко можно узнать черты Матвея. Вот эти трое сидят в пиццерии. Вот едят мороженое на каком-то заграничном пляже. Вот катаются в парке на велосипедах. И столько в запечатленном неизвестным фотографом моменте искреннего пленительного счастья, что моя вселенная начинает шататься.
Что я вообще знаю о матери Мота кроме того, что она попала в автомобильную аварию?
То ли пару минут, то ли двадцать я терзаю себя вопросами, на которые у меня нет ответов, и настолько глубоко погружаюсь в чужое прошлое, присматриваясь к самым мельчайшим деталям, что не слышу звука приближающихся шагов. И далеко не сразу ощущаю чужое дыхание, опаляющее шею.
– Саша?!
Удивленно-злобное обращение врезается мне в затылок и выбивает разноцветные карточки из моих рук, так что я опускаюсь на колени, чтобы их поднять, и не рискую встречаться взглядом с вошедшим.
Становится душно. Неловко. Страшно.
Глава 15
Липкая скользкая паника ядовитой змеей струится вдоль моего позвоночника, сдавливает невидимым кольцом ребра и впивается острой иглой в живот. Отчего внутренности скручивает тугой спазм, а едкая тошнота подкатывает к горлу.
– Саша!
Снова стегает меня, как кнутом, Матвей, вынуждая оставить рассыпавшиеся веером по ковру фотографии и медленно осторожно подняться, переминаясь с ноги на ногу. Дрожащие пальцы сами хватаются за край топа, зубы, получив какой-то сигнал от мозга, вгрызаются в нижнюю губу. Металлический привкус, появляющийся во рту, отрезвляет.
– Извини, я…
– Извини?!
Перебивает меня сорвавшийся с цепи Зимин-младший, хлыщет исходящей от него яростью, раздувает крылья красивого ровного носа. А у меня по коже бегут испуганные мурашки, запуская по телу высоковольтный разряд.
Пожалуй, сесть на электрический стул и пустить по проводам ток и то безопаснее, чем сейчас находиться с Мотом на кажущихся крохотными квадратных метрах.
– Сначала в жизнь мою врываешься, когда не просят. Проблемы доставляешь. Теперь в вещах роешься. Вот что ты за человек такой, а, Баринова?
Как жадный до крови хищник, надвигается на меня пасмурный, словно грозовая туча, Матвей, а я трусливо отступаю, пока не упираюсь поясницей в злосчастный стол. Открываю рот, чтобы позвать кого-нибудь из родителей, только вместо связных слов или крика наружу вылетает беспомощный жалкий хрип.
И именно в этот момент, когда страх возрос до предела, во мне отключается инстинкт самосохранения. Вселявший ужас еще три секунды тому назад Зимин-младший больше меня не пугает, и я завороженно смотрю в его почерневшие омуты, в которых клубятся самые настоящие вихри.
Сглатываю судорожно, опять одергиваю несчастный топ от пижамы, и жду, что Мот меня ударит или…
Жесткие губы Матвея обрушиваются на мои подобно порыву шквалистого ветра, и я лечу в объятья этого смертоносного урагана. Растворяюсь в диком болезненном поцелуе, плавлюсь от необузданной энергии, лавой текущей по венам, и цепляюсь за шею Мота – как будто это мой и маяк, и якорь, и островок суши среди бескрайнего океана.
То, что с нами происходит – форменное сумасшествие. Потому что совсем недавно Зимин был готов убить меня собственными руками и закопать под кустом роз во дворике. Но сейчас его ладони уверенно сжимают мои бедра, горячие пальцы выжигают на коже невидимые клейма, а язык вытворяет что-то невообразимое, отчего кружится моя голова и вибрирует каждая клеточка предательского тела.
Бешено. Пьяно. Сладко.